Впрочем, он понимал: никому, никогда он не расскажет, что с ним произошло, почему он оказался поздно вечером на лавочке в пустом холодном сквере, из-за чего так сильно заболело сердце. Даже с Надей, если бы она была жива, он вряд ли решился бы поделиться этой тайной. А ей он рассказывал все.
– Дома есть кто-нибудь? – спросила женщина, когда дошли до его подъезда.
– Да, конечно, – соврал он, – спасибо вам.
– На здоровье. – Она кивнула, улыбнулась.
В тишине двора отчетливо зазвучали переливы колокольчика. Женщина охнула, достала из сумки телефон.
– Иду уже, иду, не кричи! Ты что, маленький? Сам разогреть не можешь? Все там есть в холодильнике, возьми сковородку, поставь на плиту.
Она еще раз кивнула Борису Александровичу и быстро пошла прочь, продолжая разговаривать по телефону. Ему стало жаль, что он не спросил, как ее зовут.
Глава вторая
Свидетель Краснощеков Олег Сергеевич, 1975 года рождения, был удивительно спокоен. Даже не верилось, что именно ему полчаса назад пришлось наткнуться в лесу на труп. Он не просто увидел, он упал, поскользнувшись в темноте. Сначала почувствовал под руками холодное, скользкое и только потом, посветив зажигалкой, разглядел, что это мертвая девочка.
Когда он давал показания, у него лишь слегка дрожали руки, он курил без конца, закуривал от окурка новую сигарету.
– Я остановился, чтобы отлить. Короче, вылез, ну и Кузя за мной. Он у меня вообще-то пес послушный, спокойный, а тут как с ума сошел. Рванул к лесу и лает, воет. Я зову, он не идет. Слышу, заливается где-то совсем близко. Хорошо, у меня фонарик есть в машине. Короче, я пошел за Кузей, а грязно еще, блин, прошлогодний снег, слякоть. Я поскользнулся и упал прямо на нее, представляете! Даже не понимаю, как у меня разрыв сердца не случился. А Кузя мой, дурья башка, главное дело, ее вообще не унюхал. На ворону лаял. Охотник, блин!
Он говорил тихо, медленно. Подружка его, наоборот, билась в истерике. Они возвращались из гостей, с подмосковной дачи. У них было отличное настроение. В машине играла музыка. И вот, приспичило остановиться.
Девушку трясло. Когда приехала группа, она кричала, рыдала, потом сидела в фургоне «скорой» и тихо, монотонно повторяла:
– Ой, мамочки, ой, мамочки!
Ей дали успокоительное.
Что касается Кузи, он как будто пытался осмыслить происшедшее. Стоял рядом с хозяином, понурый, задумчивый, только иногда вздыхал и помахивал хвостом. У следователя Соловьева был точно такой же пес, темно-шоколадный американский водяной спаниель Ганя. Гладкая морда, длинные лохматые уши. Завитки шерсти похожи на дикую прическу «дреды», когда волосы пропитывают каким-то липким раствором и скатывают в косицы-шнурки. Именно такие косицы разметались по ледяной прошлогодней траве вокруг головы убитой девочки.
– Нет, я ничего