Лицо у него было широкоскулое, смуглое, чистокожее; нос тонкий, с небольшой горбинкой; взгляд серо-зеленых глаз — ясный, открытый; темные, зачесанные со лба назад волосы, в которых серебрилась седая прядь (даже сейчас, при искусственном свете ее хорошо было видно), придавали его облику мужественности; и если бы не выражение холодного любопытства, это лицо вполне годилось бы, пожалуй, для изображения на афишах и агитационных плакатах.
— Так это… позвонить-то?
— Не работает, — отозвался Семен Семеныч. — Поломка на линии.
— Ах, поломка, — покивал Бронников. — Понятно, понятно… Такие деньги страна на вас тратит… народные, между прочим! А у вас, бедолаг, и телефона нет. Что за несчастное ведомство!..
Семен Семеныч равнодушно пожал плечами.
Бронников уже чувствовал, как злой бес принимается щекотать горло: цап-царап коготочками! цап-царап! то ли рассмеяться налаживает… то ли блевануть?
— Семен Семеныч! — сипло сказал он. — Простите великодушно. Звание ваше я могу узнать?
— Я удостоверение показывал…
— Да разве разглядишь! Вы своими удостоверениями как воробьи машете.
— Вам мое звание ни к чему. Доведут по мере надобности.
— Но позвольте!.. А как же мне к вам обращаться? Вы — лицо государственное. Так сказать, при исполнении. Не «дяденькой» же?
Семен Семеныч поднял взгляд от бумаг.
— Герман Алексеевич, что вы паясничаете?
— Отчего же! — возразил Бронников. Бес щекотал все пуще: едва сдерживался, чтоб не расхохотаться. — Вовсе нет! Просто хочется по форме, по закону!.. я же должен как положено… ну хорошо, можно вас маршалом называть?
— Хоть генералиссимусом, — буркнул Семен Семеныч.
— Отлично! — обрадовался Бронников. — Товарищ генералиссимус! Разрешите оправиться!
Семен Семеныч снова тяжело на него посмотрел, потом все же нажал какую-то кнопку.
Через несколько секунд дверь открылась, вошел чубарый парень в форме с сержантскими лычками на погонах… и в руках у него был карабин, бодро блестевший плоским штыком.
Сердце оборвалось: именно в ту секунду понял нечто окончательное.
— Встать! — скомандовал сержант (Семен Семеныч, переложив ответственность на плечи конвойного, уже и вовсе не обращал внимания не происходящее, строчил себе и строчил). — Вперед!
С усилием встал, двинулся; не могло, конечно, такого быть, но казалось, блеск штыка бросает вперед и под ноги синие блики.
— Направо! Дверь открыть! Оправляйся!
Вопреки ожиданиям, за перекошенной дверью сортира обнаружился не унитаз, а вонючая буро-потечная дыра: как на вокзале, с двумя стальными подошвами по бокам; ржавый бачок смотрел с самого потолка. Пережив легкое остолбенение, потянулся было прикрыть створку.
— Отставить!
— Но…