Она исчезнет потом. Но и об этом В., наверное, уже тогда догадывался, однако эти догадки не помешали ему совершать поступки, вдохновляющие Кати и заставляющие ее мечтать. И может, именно тогда в ее голову туманными и прохладными закоулками прокралась скромная, худенькая, практически анорексичная теория, что можно быть просто женщиной. Просто слабой. И просто быть.
И она молча протянула ему ключи.
– Даже если вы исчезнете, я не перестану верить в людей. И не объявлю машину в угон. – Кати достала из старой тряпичной сумки свидетельство о регистрации и паспорт транспортного средства. – Можете забрать меня с пятой линии. Дом 17. Тогда, когда вам будет удобно.
– Я заберу, но ключи и документы оставь у себя.
Кати ждала приезда В. как пришествия мессии. Считала минуты. Сыпала сахарный песок мимо чашки на льняную скатерть. Чуть вошла в дом – сразу приготовила парадный файдешиновый плащ и тихо спряталась на террасе возле окна.
Небо мрачнело: из розовато-селадонового оно насупилось, рассерелось, и, прикрываясь осенней сепией, слезилось и таяло густыми, будто ртутными каплями дождя. По крыше, выстланной кровельным железом, прохаживались нахохлившиеся вороны и своим топотом, который эхом отдавался в водосточной трубе, несколько раз не на шутку испугали Кати.
С самого обеда Кати находилась в умоисступлении. Уж настолько она не рассчитывала встретить располагающего к доверию человека, да и просто кого-то, кто мог бы соответствовать ее наивным представлениям о мужчине-спасителе. Она вспомнила, как лежала на прелом рубероиде старого сарая и смотрела на закатное солнце, не щурясь, через боль и подергивание глаз пыталась впустить в себя как можно больше света.
В. почувствовал свет, излучаемый Кати не нарочно, свет давно уже спрятанный и забытый за повседневными проблемами и заботами. Ему, в отличие от остервенелого юнца, уже не претила простота и дерзость, подростковая дикость, самобытность и при этом зрелый и глубокий, как будто вечно уставший, взгляд. В. приехал без звонка. Покурил, разглядывая чахлый дом, покосившийся и сгорбленный забор из штакетника, запущенный сад со старыми яблонями, грушами, разросшимся орешником и жухлым ольховником. В. проникся тоской и состраданием к молчаливому саду, как проникаются нежностью к обветшавшим усадьбам, пришедшим в запустение из-за разорения хозяев.
Преисполненный немого сострадания, он усадил Кати в машину, пахнущую телячьей кожей и полиролью, и увез сначала к нотариусу, потом ужинать, а в завершении вечера они просто катались по М7, болтая о жизни, рассказывая забавные и постыдные случаи собственных фиаско, смеялись над провалами и со скрупулезной тщательностью запоминали детали услышанного. На первом же анекдоте перешли на «ты» и начали дотрагиваться друг до друга в разговоре. Кати не могла отделаться от желания