Шелестящим голоском Галина Ивановна ласково обращалась к мужу и дочери: «Алексей, дорогой… Аллочка, пожалуйста…» – и огромный неуклюжий полковник со всех ног бросался выполнять ее приказание. Хрупкая и на вид беспомощная, она умело маскировала приказание робкой просьбой, как будто ожидая немедленного грубого отказа. Отказа не следовало ни в чем. «Несчастная наша мама», – с придыханием говорил полковник, нежный с женой и непрерывно орущий на Алку. Отец с дочерью вместе наслаждались службой тишайшей Галине Ивановне, которая управляла ими железной рукой. Когда полковнику все нравилось, он командовал Алкой, как взводом солдат, а если в доме шло что-то не так, распекал, как нерадивого сержанта. Отец держал ее в постоянном страхе, а мать искусно манипулировала любовью. Самой Алкой никто не интересовался.
Раньше отец проявлял к ней больше внимания. До девятого класса Алка обязана была встречать его с работы с дневником в руках, и если отметки были не те, что ожидались, тут же получала дневником по физиономии.
«Ты уроки сделала? Покажи!» – каждый вечер бодро рокотал полковник. Дрожа лицом, Алка обреченно волоклась к нему с тетрадками. Она старалась днем и ночью быть готовой к родительскому досмотру, как заключенный к обыску, но все же редкий вечер обходился без скандала.
Галина Ивановна в домашнее воспитание не вмешивалась, не желая тревожить действительно замечательную преданность своего мужа. Возможно, думала, что преданность мужа при ее «болезни» сохранять удобнее и безопаснее, чем ссориться с ним из-за замученной муштрой дочери. В своей семейной жизни она делала все, что могла, старалась. Например, готовила обед. Когда Даша обедала у них, то всегда чувствовала себя неловко. Ей казалось, что от нее ожидают восторгов. Алка искусственным ангельским голоском каждую минуту приговаривала: «Как вкусно, мамочка, спасибо, мамочка!» А полковник, расплываясь в широкой улыбке, скандировал над супом: «Наша мама – молодец!» Даша ловила себя на том, что с идиотической улыбкой смотрит на Галину Ивановну и тоже сейчас начнет ласково напевать, как будто поощряя дебила. «Сейчас полковник растает, – раздражалась она. – Мама тоже готовит обед, и ничего, никто ее за это не восхваляет, просто скажут спасибо, и все».
Даша даже несколько преувеличивала их с Папой благодарность за Сонин обед, поскольку обедали они все вместе крайне редко. Она прибегала домой днем и в одиночестве съедала свою котлету или вытаскивала куриную ногу из бульона. Соня возвращалась с работы в семь, когда Даша была еще не голодна, и ела на кухне, уткнувшись в журнал. Ужинали бутербродами, не отрываясь от книжек, уже в постели. Папа забегал из института всегда в разное время, в зависимости от расписания лекций. После вечерних лекций он приходил поздно, а по субботам часто сидел дома с очередным аспирантом, и тогда Соня по нескольку раз подавала им в кабинет кофе, а сами они с Дашей