– Он шел впереди и задом, – на ходу продемонстрировал Мигель алькальду, как именно тащили труп. – Поэтому и следов его на тропе нет; все затерто телом покойной сеньоры.
– А почему вы думаете, что он был один? – хмуро поинтересовался сеньор Рохо.
Начальник полиции пожал плечами:
– Видно. Тропинка слишком узка для двоих, поэтому они примяли бы траву и справа, и слева от следов волочения, но трава цела.
Они прошли еще около пятидесяти метров, и тут, возле старого огромного каштана, лейтенант остановился и присел. С минуту разглядывал густо покрывавшие массивные корни черные шелковые нитки, затем быстро переместился чуть дальше, провел указательным пальцем по одной из двух глубоких борозд во влажной земле и разогнулся.
– Он сделал что-то вроде носилок для одного человека.
– И что это значит? – с подозрением уставился на молодого полицейского алькальд.
– Он мог уйти достаточно далеко. Надо вызывать солдат для прочесывания всего лесного массива и немедленно задержать всю прислугу дома Эсперанса для допроса.
Сеньор Рохо зло дернул губой. Этот мальчишка, похоже, пытался давать указания алькальду.
– Насчет прислуги-то я распоряжусь, – словно сообразив, что именно так раздражает алькальда, задумчиво проговорил Мигель, – но солдат вызвать можете только вы. Больше некому.
– А вы представляете себе, сколько разговоров пойдет, если я подключу войска? – недобро прищурился алькальд.
– А вы представляете себе, – парировал офицер, – сколько дней я все это прочесывать буду со своими шестью полицейскими?
Алькальд обиженно поджал губы. Возразить было нечего.
– Господи… Ну вот кому это могло понадобиться?
– Вы Зигмунда Фрейда читали? – отряхнул испачканные землей ладони юный начальник полиции. – У него есть очень толковые наблюдения…
Алькальд печально покачал головой. Теперь он точно знал, что они с этим «студентом» не сработаются.
Иногда Себастьяну казалось, что где-то внутри он знает, как она выглядела. Но в снах мать приходила к нему лишь невнятной темной тенью. Он не видел ни ее лица, ни ее рук, и только алая оторочка по краю черного жакета всегда была ясной и четко различимой.
А вот тот день, когда ее обнаружили в петле, отпечатался в памяти Себастьяна на удивление ярко. Он прекрасно помнил привязанную к толстой ветви дуба прямо за их домом и обрезанную кем-то веревку. Он до мельчайших деталей помнил позу отца, сидящего на дощатом ящике возле дома и бессмысленно теребящего в руках темно-зеленый шейный платок. Запомнил он и толстого полицейского, окруженного женщинами с кухни, и даже то, как моментально замолкали слуги, стоило ему или отцу, даже спустя много дней, появиться возле хозяйского дома.
Возможно, если бы Себастьян знал или хотя бы мог себе представлять другую жизнь, он бы иначе оценил окруживший их с отцом вакуум, но он не знал и не мог представить