о кинутый по полу силовой провод. Свет заморгал и погас. В темноте кто-то проклял его на непонятном языке, но Шурали не стал останавливаться, потому что они уже ступили на порог командирской опочивальни. Обе женщины Затычки – и сирийка, и иудейка – тоже были здесь. Обе, покрытые большими пестрыми платками, пристроились на матрасе в углу. Одна из них возилась с крошечной электроплиткой. Она шуровала ложкой в кастрюльке и не подняла головы, когда Шурали вошел. Другая – черноглазая дочь племени иудеев – бесстрастно кивнув ему, и сняла с предохранителя лежащий на коленях автомат. Сам Затычка вместе с Фархатом расположились посредине комнаты на слегка оплавленных и почерневших, но вполне устойчивых пластмассовых стульях с подлокотниками. Фархат сосредоточенно водил пальцем по панели кейборда. В голубоватом свете монитора сухое его лицо казалось совсем бледным. Тучное тело Затычки едва вмещалось между подлокотниками. Командир кривился, испытывая явное неудобство. Слуга указал Шурали его место в углу, где были свалены туго набитые пластиковые мешки – имущество командирских наложниц. Шурали послушно расположился на кипе тряпья.

      – Меня терзают сомнения, Фархат! – в своей обычной угрюмой манере проговорил Затычка. – Я хочу знать, как всё произошло на самом деле.

      – Четвертый праведный Халиф – Али ибн Абу-Талиб, да будет доволен им Аллах, сказал: жаждущий знаний подобен воину в Священной войне во имя Аллаха.

      Шурали исподволь посматривал на насупленное лицо Затычки. Борода его шевелилась – нехороший признак.

      – Вот и пришел к нам многоученый и отважный человек. Он дарует нам необходимые знания во имя Аллаха и Пророка его, – голос Фархата утих.

      Все – и обе наложницы, и сам велеречивый – многозначительно уставились на Шурали. Только Затычка смотрел на экран гаджета, который к тому времени уже «уснул».

      – Что ты видел, Шурали? – спросил командир после паузы.

      – Не видел ничего, почтеннейший. «Норвежцы» налили соляры в выхлопную трубу. Всё заволокло белым дымом.

      – Нам известно, что оба мертвеца – и Адольф Олсен и Хайнц Франц Томас – умерли от осколочных ранений. Кто-то бросил в люк гранату.

      – Я не бросал, – вздохнул Шурали.

      – Ты стоял рядом и корректировал огонь, – борода Затычки теперь походила на обозленного дикобраза. – Никто не мог подойти к машине, минуя тебя.

      – Я смотрел в окуляры бинокля. Видел подвиг отважного воинства, совершенный во имя Аллаха, да будет он прославлен в веках!

      – Пушту прикидывается тупым, – проговорила черноглазая иудейка. – Но на самом деле он не так прост. Позволь мне…

      – Молчи, женщина! – рявкнул Затычка. – Тебе бы только убивать!

      – Я убью любого. Кого прикажешь, – ответила женщина, и русский евнух Затычки дрогнул, когда она передернула затвор автомата.

      Они говорили друг с другом на языке иудеев, стараясь соблюсти видимость интимности, и не ведали о том, что майор Абрамс обучил Шурали и этому языку.

      – Как же ты мог