Я же говорю, что обо мне они вспомнили в последнюю очередь. Мама стояла рядом, прижав ладонь ко рту.
– Хорошо, Галина Степановна, если я что-то узнаю, увижу-услышу, я вам сразу позвоню…
Я положила трубку и посмотрела на маму. Она стояла бледная. Родители хорошо знали всех ребят в классе, ведь мы учились вместе с семи лет. И сколько раз зимой первоклассница Маринка подходила после занятий к маме, которая меня встречала – и закидывала голову, показывая, что ей надо помочь застегнуть непослушную верхнюю пуговицу на пальто.
– Как хорошо, что ты вчера пришла рано – выдохнула мама, – Слава Богу!
Весь день мы провели в тревоге. Мама настаивала, чтобы я «пораскинула умом» и вспомнила – может, у Маринки водились ещё какие-нибудь подруги – вне школы? Я честно пыталась «раскинуть», но ничего вспомнить не могла. Мне звонили и другие, теперь уже бывшие одноклассники – сообщить новость, что Маринка пропала, и мы пытались придумать что-то вместе. Но никакой гипотезы выстроить не получалось.
На выпускной вечер действительно пронесли тайком и вино и водку, и последнее, что могли вспомнить наши ребята точно – что Маринка пошла с ними через лес к Волге. А вот видел ли её кто-то на берегу – тут мнения расходились. Вроде бы видели… Но быть уверенным никто не мог..
Поискового отряда «Лиза Аллерт» тогда не было, но искать – под давлением родителей – Маринку стали сразу. Милиция отрабатывала контакты, только ничего путного у неё не вышло.
…Маринку нашли на пятый день, неподалеку от городского кладбища, заваленную ветками валежника. Обнаружили её грибники, отправившиеся в лес за сморчками, Меж веток валежника что-то блестело. Они остановились – нагнуться, присмотреться… Серебряные пайетки на платье.
Она была задушена и потом, уже мёртвой, изнасилована. Она всегда была самой маленькой в классе – на физкультуре в шеренге стояла последней. У неё были рыжеватые, пышные коротко постриженные волосы и голубые глаза. Она была на редкость разумной, приветливой, уверенной в себе…
На её похороны мы пришли почти всем классом. Бывшим классом. Только поверить в смерть той, которая вчера ещё сдавала с нами экзамены – было невозможно. Я вспоминала, как была на похоронах своей прабабушки. Ей было почти девяносто. Она лежала в гробу такая сухонькая, цвет кожи восковой, лицо какое-то глубоко мёртвое… Её душа была уже далеко, в нездешних селениях, шагала по иным дорогам, держа в руках восковую свечу, которую ей здесь вставили в руки.
А Маринка лежала совсем живая. Как будто это был спектакль, и она играла кого-то вроде «Панночки»