– Бывало, как загнёт трехэтажным матом, – рассказывал, открыв пошире глаза, начальник Департамента, – и нам становилось страшно.
В комнате запах лекарств, а из другой комнаты:
– Какая славная книжечка. В Лондоне букинисты с руками оторвут, – восхищается горбатый. – Где-то у кого-то хорошо хапнул. Как теперь стали говорить, используя служебное положение.
– О, да! – не скрывает своего восхищения партнёр, – хороших дене́г стоит этот антиквариат. (Странным был этот человек, как оказалось, родившийся и проживший жизнь в России и выучившийся делать акценты в родном ему языке).
– Не будет ли проблем с реализацией? – послышался натужный голос горбатого, передвигающего что-то из мебели. Доносились звуки падения на пол тяжёлых книг. (Рукописных, на старославянском. Видимо, из реквизированных).
– Я Коваль-Авелев, Ираклий Никодимович, – сделав укол, называет себя пахнущий больницей. Наклоняется к Варе, прищуренным глазом наблюдает за ней. – Для вас – просто Ираклий, ведь я вам конфетки приносил, когда вы были малюсенькой, вот такусенькой, – собрал он вокруг глаз морщинки, и, делая жест рукой, показал тогдашний рост от пола маленькой Вареньки.
– Да какие церемонии? – удивился муж беременной. – Мы в этой стране почти что одна семья, – и, откинувшись на диване, он устроился поудобнее, как это бывает в театре. Кивнув супруге, он стал наблюдать за тем, что происходит.
Странное имя имел этот человек, пожелавший обменять свою комнату в коммуналке на роскошную «сталинку». Необычной была и его биография.
Его папа, Стенли, во времена сталинского интернационала изъявил желание переехать из США на постоянное место жительства в СССР. Захотелось ему поучаствовать в грандиозном проекте построения социализма в отдельной стране. Некоторое время он ходил по Красной площади с портретом отца народов, сидел в президиумах на фабрично-заводских собраниях. Ему стали доверять, нет-нет да к микрофону пригласят сказать об угнетённых в Америке неграх. Но что-то не состоялось у него с построением коммунизма в отдельно взятой стране и после смерти Сталина он запросился снова в Америку вместе с русской женой, уже там родившей мальчика, названного в честь пра-прародины отца Нямбой. Подрастая, мальчик был замечен в желании бузить, за что оказался на учете в полиции. Юношей был крайне недоволен положением негров в США. Одновременно возмущался нищетой трудящихся в СССР. Как-то даже его рисунок Хрущёва в рубище, но с атомной бомбой на телеге, поместили в университетской газете. Ему заплатили, но показалось мало, за это Нямба назвал редактора скотиной. Только без рог.
Всё проходит, прошли и увлечения молодости. Захотелось Нямбе поработать по-крупному в стране, где стали всё-всё ломать. Запросился он во время перестройки в Россию, где оклады для иностранных специалистов по особому параграфу. Не проработав