Соломон Михайлович имел огромную усадьбу в Нижнем Новгороде с парком, выходившим на берег Волги. Эта улица получила название Мартыновской и пересекала нынешнюю Верхнюю Печерскую. Здесь впервые в городе были устроены так называемые «висячие сады Семирамиды», которые спускались террасами до второго этажа барского дома, а ниже, на склоне оврага, росли остриженные, как пудели, деревья сада «англицкого».
Мартынов-старший был человеком с большими причудами. Увлёкся, например, разведением цыплят при помощи инкубатора. Уже повзрослевшие, они бродили всюду, где вздумается, однако прислуга не смела их прогонять – куры для помещика были священными птицами, на которых он едва ли не молился.
Ещё одним «пунктиком» стали для Соломона Михайловича крохотные собачки – левретки. Он полюбил их одновременно с «чудесами в перьях», как называли инкубаторских детенышей его дворовые. Но левретки никак не могли поладить со своими конкурентами-курами: душили их, ощипывали и кусали.
Надо сказать, что, несмотря на свои причуды, Мартынов-старший пользовался в городе немалым авторитетом: он не отличался скупостью, занимался благотворительностью. Накануне своей смерти в 1839 году даже передал свою усадьбу под городскую больницу. Правда, есть и другая версия: он якобы продал её городу, получив за это большие деньги. Но как бы ни было, больница на протяжении более сотни лет называлась Мартыновской. Мать Николая Мартынова умерла в 1851 году.
Кто кому завидовал?
При такой любви к левреткам и желторотикам уделять внимание детям было некогда. Воспитанием Николеньки, как и его сестёр и братьев, занимались гувернёры, а потом он поступил в юнкерскую школу. Здесь и встретился со своей будущей жертвой. В этой школе учился, кстати, и старший брат Николая, Михаил.
С Николаем Лермонтов сблизился. Когда в ноябре 1832 года юный Мишель упал с лошади и сломал ногу, в госпиталь к нему наведывался не кто иной, как Николай Мартынов.
Тогда, в 1832 году, ничто не предвещало бурного варианта развития событий спустя почти десятилетие. Как вспоминали однокашники, оба Мартыновых и Лермонтов увлекались фехтованием на эспадронах, причем Николай Мартынов частенько побеждал.
Михаил Юрьевич, как писала в своих воспоминаниях кузина поэта Вера Анненкова-Бухарина, «мне совсем не понравился. У него был злой и угрюмый вид, его небольшие черные глаза сверкали мрачным огнем, взгляд был таким же недобрым, как и улыбка. Он был мал ростом, коренаст и некрасив, но не так изысканно и очаровательно некрасив, как Пушкин, а некрасив очень грубо и несколько даже неблагородно… Он был желчным и нервным и имел вид злого ребенка, избалованного, наполненного собой, упрямого и неприятного до последней степени» (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников, Москва, издательство «Художественная литература, 1989).
И ещё одна цитата из воспоминаний Анненковой-Бухариной: