Калиостро в пасквилях современников. Сборник мемуаров. Евгений Кузьмишин

были сложением несколько покрепче и не имели бы к вашему брату такой необычайной любви, которая уже почти и меру превосходит, то бы я мог наслать на вас сон, которой бы ближе подвел нас к нашему предмету, и помог бы вам глубже проникнуть в священную мистическую науку. А теперь я вижу, что нам должно идти путем обыкновенным, однако ж при всем том, ежели вы в вашей ревности не ослабеете, то с вашими способностями можете вы наконец достигнуть до желаемаго предмета. Еще должен я вам нечто сказать. Ганнахиил, покровительствующий дух, котораго я к вам приставил, и которой со дня вашего со мною союза за вами примечает и дает мне отчет о ваших мыслях и делах, уверяет меня, что вы единственно с печали о брате вашем приступаете теперь к мистической науке43 и что положение вашей участи посеяло в душе вашей первыя семена склонности к магии. А для сей—то причины добрые духи и действовать над вами не могут, потому что вы магию не для магии любите, но для того, что смерть похитила у вас то, к чему душа ваша наипаче была привязана. (11) При всем том, однако ж, сегодня ввечеру вы будете присутствовать при магическом опыте, которой я буду делать, и я надеюсь, что вы и сами мало-помалу в подобных работах успеете». Запечатанную бумажку Калиостр у отца моего взял назад, потому что я желаемого сна не видала, и в тоже мгновение ока, не читав и не распечатав ее, сжег.

      В сей вечер Калиостр делал следующий опыт в доме дяди моего и в присутствии некоторых сочленов нашей ложи. Сперва спросил он у меня о крестных именах господина N.N., коего я довольно знала, и об крестных же именах покойнаго брата моего. Когда я ему их назвала, то он написал начальныя буквы всех сих имен и между всякою буквою поставил какие то знаки, коих я не разумела. Потом оставался он в горнице на некоторое время один, писал всякую всячину, иное сжег и, пришедши к нам, сказал, чтобы мы научили дитя его попросить, чтоб он ему опять в той горнице что—нибудь показал. (12) Мать просила робенка уговорить Калиостра, чтоб он ему показал тот лес, которой он несколько дней назад уже показывал, или, впрочем, что ему угодно. Калиостр взял робенка на колена, тер ему голову сожженными пред тем бумажками, целовал его и сказал: «Дитя! И ты будешь со временем великой человек! Поди, любезной робенок, ты увидишь весьма важныя вещи». (13) Потом повел он робенка в ту горницу, в которой прежде писал. В ней ничего не было, кроме обыкновенных горнишных вещей: стояли только два подсвечника на письменном столике дяди моего, а между подсвечниками лежал исписанной знаками лист бумаги. Когда робенок вошел в сию горницу, то Калиостр, затворя в нее двери, дитяте сказал, что он должен спокойно дожидаться, пока обещанныя им прекрасныя вещи явятся, и чтоб он ничего не боялся, хотя бы в другой горнице и шум произошел, потому что ето ничего не значит. Мы в другой горнице сели все в круг прямо против затворенных дверей. Калиостр с обнаженною шпагою в руке стал посреди той же горницы, заповедал всем нам молчание,