В детской больнице сибирского города еще в советские времена (это чтоб кто не подумал дурно о нынешних руководителях) как-то был случай один – сразу и не берусь назвать это иначе.
К вечеру, после жаркого августовского дня, когда с реки – огромной, что могла бы напоить с десяток-другой таких городов – чувствуется дыхание прохлады, в приемном отделении все еще оставалось трое-четверо взрослых. К ним жалось несколько испуганных детей; некоторые капризничали.
Среди них был мальчик лет трех, просивший маму, когда ему позволяло дыхание, не оставлять его в больничке. «Этой ночью», – говорил, не выпуская ее руки и не обращая внимания на обильные слезы. Дышал он тяжело; дыхание с хрипом и кашель из самых недр его тельца. – Я хочу остаться с мамой, – совсем по взрослому он смотрел в глаза наклонившейся матери. – И папу я люблю, – хрипел, – я хочу остаться с вами, – вставал на цыпочки маленький человечек в коротких штанишках. Открывая рот и вытягивая красный язык, он совсем походил на птенчика в гнезде. Язык тянул, обнажая красную гортань.
Его папа держался, как и положено мужчине. И тогда, когда принимающий в своем кабинете врач, посмотрев хмуро на мать мальчика, сказал: «Немедленно в палату». Да, достойно вел себя отец ребенка, хотя и тогда номер палаты показался ему не случайным. Ночью ему вспомнились некоторые детали, что увеличивали бремя предчувствия. Вспомнил, няня взяла за ручку его маленького сына и как же плотно она закрыла за собой дверь! Предчувствия становились осознаннее. Детали гиперболизировались. Стрелка часов двигалась медленно. Его молодая жена, он знал это, только притворялась спящей.
Утром, что-то съев и скоро забыв – что, они поехали в больницу пораньше. Там они стали посматривать на дверь: это было выражение беспокойства и желание скрыть, как им тревожно. Мужчина, посматривая на жену, попытался сделать улыбку. Иногда что-то говорил тихо, наклонившись.
Несколько раз мимо родителей, а собралось к этому времени уже человек пять, проходили разные люди. Прошла и та полная нянечка. Кто-то попытался ей сказать, спросить, но она отвечала: «Врач все скажет». Тот же ответ получила и мама-притворщица, что только вздремнула за ночь. Она сделала пол-шага в сторону проходившей няни и, как бы, став чуть ниже, спросила во второй раз. Нянечка голову приподняла повыше, видимо, чтобы ей было удобнее нести на руке стопку постельного белья. Скользнула взглядом по отцу мальчика, на мать посмотрела не просто, как бы, оценивая: соответствует ли ее красивый греческий профиль внутреннему содержанию. По крайней мере, посмотрела свысока на женщину, что выше ростом. И, видимо, нашла его, профиль, несоотвествующим классическому – уголок ее рта искривился.
Так вот, когда молодая женщина приложила ухоженные руки к юной груди и, сделав полшага, нет – четверть шага навстречу, улыбнулась – если это можно назвать улыбкой – попросила (уже в который раз!) сказать, как ночевал ее сынишка, то своей невоспитанностью она вызвала раздражение