У Веры сразу отпустило внутри.
Горло побаливает – это точно несмертельно.
Только теперь она обратила внимание на лицо женщины. Она уже научилась разбираться в лицах.
Это, несомненно, была ссыльная немка.
Их много было. Выслали их из Поволжья еще в начале войны, выдернув из сытой, весьма обеспеченной и размеренной жизни, в холодную чужую степь. Как ни странно, эти самые что ни на есть европейцы и в Средней Азии остались немцами. Нет, они умирали от голода и холода так же, как все остальные бедолаги. Но привычка к упорному, каждодневному и всегда хорошо осмысленному труду сделала их, поначалу нищих и надолго бесправных, заметно отличающимися от местного населения.
Через десять лет ссылки они уже не голодали. Или не так голодали, как окружающие. У них были небольшие, но аккуратные и очень чистые дома. За отсутствием кирх они молились по очереди в домах соседей. Дети все умели говорить по-немецки и хоть ходили в ношеных-переношеных одежках – но чистые, умытые, с аккуратными штопками на штанах и рубашках.
– Как вас зовут? – спросила Вера, легонько дотронувшись до рукава чистенькой белой блузки мамаши.
– Марта, – сказала та. – Можно Маша, – виновато добавила она.
– Зачем же Марту звать Машей? – улыбнулась Вера. Она не разделяла мнения партии и правительства о коллективной вине высланных немцев и не испытывала к ним никаких враждебных чувств. Тем более что война давно закончилась.
– Все будет хорошо, Марта, – сказала Вера. – Пойду посмотрю вашего сына.
– Пожалуйста… – начала немка, но так и не сформулировала просьбу. Наконец выдавила: – Было четверо, осталось двое. И муж умер.
– Ничего, теперь все будет улучшаться, – поддержала ее докторша. Действительно, ходили слухи, что немцев хоть и не пустят обратно, но восстановят в гражданских правах. А то, что они умели закрепляться и выживать в любых условиях, они уже доказали.
Бледное лицо женщины разгладилось, и на нем появилось некое подобие улыбки.
«Бедняга», – пожалела ее Вера. Видно было, что женщине досталось…
Но ведь теперь действительно будет лучше. Вон карточки постепенно отменяют. Фильмы веселые в кино показывают. Да и каждый Новый год все далее отодвигает людей от прошедшей страшной войны.
Она прошла сквозь скрипучие двери главного входа. Этот вход ничем не отличался от выхода во двор или от входа в приемный покой, но все почему-то называли его именно так – главный.
В ноздри ударил привычный запах дезинфекции и лекарств.
Сразу стало хорошо на душе.
Это и есть счастье: каждый день заниматься тем, что радует тебя больше всего на свете.
– Как дела, Василий Гаврилович? – спросила она у пожилого фельдшера, который, заклеив языком здоровенную самокрутку, шел ей навстречу, на улицу, принять внутрь порцию едчайшего дыма.
– Нормально, Вера Ивановна, – улыбаясь, ответил он.
Они отлично