– Не знаю, – коротко сказала Бабуля. – Не фатально, но мне не нравится.
В итоге оказалась такая дрянь!
Правда, с очень красивым названием: мононуклеоз. Врачи сказали, что у меня очень тяжелая форма: буквально через несколько часов после госпитализации горло мое забилось какими-то гнусными пленками так, что стало трудно дышать. В общем, если б не Бабуля, все могло кончиться гораздо хуже.
Хотя я и так отлежала в инфекционном отделении три недели, а на исколотую медсестрами задницу сесть не могла и того дольше.
Некстати вспомнилось: в инфекционном отделении, где я так долго мононуклеозила, самым неприятным было одиночество. Туда тупо никого не пускали: приемные часы короткие, да еще постоянные карантины. Если б не Борька, сдохла бы со скуки. Но этот человек проникал ко мне невзирая ни на какие карантины и часы приема. Даже удивительно: как можно быть таким смешным, таким неуклюжим и одновременно таким настырным?
– Бабуль, а ты бы хотела что-нибудь изменить в своей жизни? – задала я заранее подготовленный вопрос. – Что бы ты, случись это во второй раз, сделала не так, по-другому?
На мой вопрос Бабуля ответила подумав, что для нее обычно. И – ответила положительно, чем очень меня удивила. Мне почему-то казалось, что моей Бабуле просто нечего менять в ее стерильной и четко спрограммированной жизни. Каждую свою секунду она прожила с профессиональным кайфом, недаром старые пациенты до сих пор пытаются привезти к ней своих детей и внуков.
Кстати, и наша идея с переквалификацией Бабули в фониатра тоже оказалась плодотворной. Желающих выявилось столько, что пришлось волюнтаристски ограничивать круг счастливчиков.
– Да, в одном случае я бы точно сделала по-другому, – сказала она.
Я попросила рассказать. И, наверное, опять напрасно. Потому что теперь эти образы вряд ли меня оставят. Не зря Береславский говорит, что все сказанное – материально.
История, как я поняла, произошла уже в Москве, сразу после Бабулиного возвращения. В огромном городе с лучшей на тот момент медициной в стране.
И пациент – точнее, отец пациента – был вовсе не простой человек и мог бы в этой стране рассчитывать на максимальное внимание.
Но случилось то, что случилось.
В изложении Бабули это звучало примерно так.
Она дежурила по поликлинике. Дежурство с правом сна. Благо диван в кабинете большой, а Вера Ивановна маленькая. Спалось хорошо. Днем очень устала. А тут – ночь, все тихо. Никто не вызывает.
Дождь на улице так хлестал по окнам, что его шум мешал второму дежуранту, медсестре, слушать радио. Телевизоров тогда еще не было, по крайней мере в широком распространении.
Бабуле не мешало ничего. Наоборот, шум дождя только больше убаюкивал.
И вдруг – звонок с первого этажа. Ребенок с затруднением дыхания.
Вера Ивановна мгновенно сунула ноги в туфли и бросилась вниз.
Там, в длинном сером плаще и шляпе, стоял мужчина. С него на кафельный пол стекали струйки воды.
На