Марецкая поставила вазочку с сухарями и посмотрела на шоколадку. Я заметил, что в косе у Миры нет ленты, но она почему-то не расплетается.
– Что это? – удивилась Марецкая.
– Шоколад. Шо-ка-кола написано.
– Откуда?
– Юрген4 подсунул. Давно еще. Я не брал, конечно. А потом взял… ну, после этого… Бери, я шоколад не ем.
– Спасибо. Можно я сохраню его на память?
– Глупо. Лучше съешь, что добру пропадать? Банку сохрани, если надо.
– Съешьте, конечно, – добавил дед.
– Нет, я не могу. Я спрячу, если можно. Спасибо, Павлик.
– Как хочешь.
Снова зарычали трубы. Всё, я репродуктор. Сейчас. Иначе никогда не начну!
– Вчера поступила важная информация от советского командования. Всем жителям города еврейской национальности не верить в фашистскую провокацию и по возможности скрыться. Информация о переселении в гетто является ложной. Вместо переселения… возможно, планируется расстрел.
Марецкая шкрябала по банке, наверное, хотела отскрести свастику в когтях у орла. Дед шкрябал свою деревяшку. Ш-ш-ш, ш-ш-ш, как шум в репродукторе. В коридоре шел спор из-за какой-то свечи.
– Слухи ходят разные, – сказал наконец дед. – И не знаешь, чему верить. Мой отец жил когда-то в гетто, не так уж это и плохо. Если нас хотят убить, зачем велели явиться с вещами? Кому наши пожитки нужны?
– Это не слухи, самая точная информация! – сказал я.
– Откуда она?
– От советского командования!
– Где же ты нашел это советское командование?
– Секрет.
Я смотрел на пальцы Миры. И заметил, что они очень тонкие, а вот фаланги широкие. На правой руке, которая лежит на столе, указательный и средний пальцы изогнуты вправо, а мизинец и безымянный – влево. То есть они смотрят друг на друга. Левой рукой, немного запачканной чернилами, Марецкая шкрябала. В аквариумах, как под лупой, виднелись огромные ресницы.
– Значит, слухи. Почему нас не уничтожили сразу, в первые дни? Нет, что-то другое у них на уме. Может, отправят на какие-то работы. Разное говорят о немцах, но и немец немцу рознь. Не могут они все поголовно оказаться зверями.
– Не могут, – повторила Марецкая и зачем-то сняла очки. Наверняка почуяла, что я на нее смотрю. Иногда. – Ты сам знаешь. Вот.
Она