Ладно. Второй подъезд – это точно, Марецкая всегда оттуда выходит, с этажом разберемся. На первом две двери. У каждой список жильцов. Уховы – 1 зв., Фролова – 2 зв., Чагинцев – 3 зв., Кобель – 4 зв. (очень интересно: кобель!), Адабашьяны – 5 зв. Вот так сидишь ты дома, чуть звякнуло – и каждый раз считаешь, к тебе или нет. Хуже всего, конечно, Адабашьянам, им больше всех считать приходится. На противоположной двери тоже нет Марецких. И система посложнее: Цыплакова – 1 д. +1 к. (длинный и короткий), Петрович – 1 д. +2 к. и так далее. Второй этаж. На втором полная путаница идиотская. Никаких тебе табличек, вся стена в разных звонках, и ладно, если бы по порядку висели, но нет – куча мала, а над звонками бумажки приклеены. Я сбился, потом начал искать снова, наконец, нашел! Коричневый с пожелтевшей от времени кнопкой. Нажал – и ничего, конечно, не произошло. Потому что я осёл. Электричества давно не было, какой звонок! Тарабанить пришлось довольно долго. Наконец из-за двери спросили: «Кто?» Это был голос Миры. С одной стороны, хорошо, что она оказалась дома, с другой – мне сразу стало не по себе от того, что дома она может оказаться одна, и тогда беседовать придется наедине.
– Конь в пальто! – ответил я.
– Очень оригинальный ответ, Рыжиков, – ответила она.
– Открывай давай, дело важное есть.
– Прямо уж важное.
– Я тебе Лениным клянусь, важное!
– Ну смотри.
Марецкая загремела замками и засовами, я бы не удивился, узнав, что замок здесь тоже у каждого свой. Я попал в темный лабиринт.
– У тебя взрослые дома есть?
– Мама рано ушла на рынок, дома дедушка.
– Ясно. Веди к деду. Важная информация.
– Иди за мной, наша комната в самом конце.
– Сколько тут вообще комнат?
– Двенадцать.
Я присвистнул. В коридоре стояли какие-то люди, которых я поначалу не заметил в полутьме. Интересно, почему они не открыли, а ждали пока подойдет Мира? Один дед стоял с хомутом на шее, приглядевшись, я понял, что это стульчак. В темноте блеснули дедовы очки. Ага, очередь в сортир.
– Доброе утро, – сказал я.
– Доброе, куда уж добрее, – отозвался кто-то.
– Мирка, после гостя сама мой, калидор натопчет, – раздался другой голос.
И вдруг что-то звякнуло, утробно зарычало и с ревом унеслось в недра земли. Потом цокнул крючок, по-старушечьи скрипнула дверь и послышалось миролюбивое журчание воды.
– Что ж ты, Авдеич, намывался там долго-то как, общественность не уважаешь, – упрекал женский голос, только что говоривший про «калидор натопчет». – И накурил-то как, что у черта в пекле.
– Уж лучше махорка, чем дерьмо, – справедливо заметил дед со стульчаком.
– Газету жечь надо, если смердит, – поучал тот же женский голос.
Наконец Марецкая толкнула какую-то дверь. Мы оказались в большой комнате с двумя окнами. Возле