– А вот и наш молчальник! – выкрикнул Балагур. – Нехорошо опаздывать.
Молчун выдвинул лёгкий, как перышко, стул и присел за столик. Ложка сама просилась в руки.
– Как погодка нынче? К дождю дело движется? – не унимался Балагур и подмигнул компании сотрапезников, тут же вляпав подходящий к теме погоды анекдот про Ржевского.
Интеллигент хмыкнул, Спортсмен уныло ковырял вилкой мясной биточек с лапшой.
– Ладно, ладно, – Балагур поднял ладони в положении «сдаюсь». – Не растревожишь ваше тёмное царство. Когда я ем, то глух и нем, как Молчун. Помните анекдот: «Хочэт и молчит!»?
За соседним столиком хихикнули женщины – анекдот знали все и, конечно же, от Балагура. Польщённый вниманием, он окунул ложку в борщ, облизнул тяжёлую и добродушную нижнюю губу, как бы договариваясь с ней о приёме пищи. Широкий из-за лысины лоб сразу покрылся глубокими продольными морщинами, крупный мясистый нос вдохнул горячий парок, поднимающийся из тарелки, и блаженно затрепетал. Небрежно выбритые щёки, обрамлённые широкими бакенбардами, надулись, а пушистые сплошные брови поползли вверх, открывая туманно-карие глаза, созданные для впитывания, втягивания, фиксирования любой информации и, может быть поэтому, слегка усталые. Молчун ясно видел такое лицо, встречающее вас за какой-нибудь конторкой ателье «Трикотаж» или «Ремонт обуви», хотя привычка Балагура щёлкать фотоаппаратом направо и налево могла быть и профессиональной. Широкая ладонь с обручальным кольцом на пальце сгребла надломив кусок хлеба. Сейчас он, как всегда, попросит добавки…
– Сестрёнки, а добавочка будет?
– Только для тебя, Боречка, – донеслось из раздатки.
– Всё жрёт и жрёт. И так пузо наел, – фыркнул Спортсмен. – Лопнешь – кто твоих двойняшек воспитывать будет?
– А я тебе, дистрофик ты наш, опекунство передам, – нашёлся Балагур.
– Сам ты дистрофик, – нечто похожее на улыбку выдал Спортсмен. – И болтаешь много! Бери пример с Молчуна. Во человек! Слов на ветер не бросает.
– Действительно, а почему вы всегда молчите? – поднял томные глазки Интеллигент.
– Старик Гёте как-то заметил, что человеку нужны два года, чтобы научиться говорить, а вся оставшаяся жизнь – чтобы научиться молчать. Как видишь, я справляюсь досрочно.
– Наш молчальник молчит-молчит, а если слово скажет, то оно на вес золота, – заметил Балагур.
– А ты Гёте читал что ль? – скривил губы Спортсмен.
Колючий, неприязненный взгляд обшарил сотрапезника. Белёсый ёжик волос, маленькие аккуратные ушки, слегка искривлённый приплюснутый нос и верхний ряд золотых зубов придавали ему сходство не то с никому не известным статистом, постоянно игравшим негодяев, не то с настоящим негодяем. Ни тем, ни другим Спортсмен, конечно, не был. И хотя тщательно скрывал фамилию, терпеть не мог давать автографы – его лицо всем обитателям санатория было знакомо.