старшая Соколова. – Протезы тоже не заказывали, да и рано на них еще ходить. Для всего этого нужно оформить инвалидность. На следующей неделе документы должны быть готовы. Я бы сама уже коляску купила, но как цены узнала… Люба почти не выходит из комнаты. Понятно, что я не могу перенести ее на руках в зал, чтобы посмотреть телевизор, но я знаю, что когда меня нет дома, она на четвереньках доходит до туалета. Я говорю ей: «Люба, я же твоя мама, не надо меня стесняться». Но в моем присутствии она так не передвигается, а просто лежит и смотрит в потолок. Музыку в наушниках слушает иногда. Я специально на выходных почаще выхожу из дому, чтобы она не терпела… Ни с кем из старых друзей и знакомых не общается. Мне звонила староста группы, предлагала, чтобы они группой пришли навестить. Я Любе передала, так она истерику устроила, кричала, чтобы не смела какого-то из ее знакомых пускать. По телефону общается только с Машей, они с детства дружат. Маша в соседнем доме живет, я ее на улице встречаю, спрашиваю, почему в гости не приходишь, а она говорит, что Люба запрещает. А еще очень плохо ест. Может один раз в день поковыряться в тарелке и все. Уже кожа до кости одни остались. Хорошо хоть перевязки делать дает. Андрей Владимирович, может, хоть вы с ней поговорите. Я очень за Любу переживаю. Я в университет ездила, ей там академический дали, тут полгода-то осталось, и то боюсь, вдруг не доучится. Я понимаю, что ей сейчас нелегко, но надо бороться, держаться… Дальше легче будет. Коляску купят скоро. Но главное, я боюсь, что она с собой покончит…
На глазах Екатерины Леонидовны стала расти роса слез.
– Это все нормально, – пытался успокоить ее молодой врач, хотя он только что осознал, что не имеет особых познаний о том, как ведут себя дома люди, ставшие инвалидами, и просто импровизирует. – Я думаю, что она не будет с собой кончать. Появится коляска, сможет передвигаться по дому, а с вами по улице. Поскорее верните ее к учебе. Чтобы мозг был чем-то занят, – Фролов понимал, что на самом деле понятия не имеет, что творится в голове девушки и, возможно, она действительно готовит план по суициду. – А я сейчас с ней поговорю, если она конечно захочет.
Андрей осторожно открыл дверь и зашел в комнату к Любови. Она лежала на кровати. Настенный светильник освещал пространство тусклым желтоватым светом. Девушка повернула голову и, увидев неожиданного гостя, даже слегка улыбнулась, а затем приподнялась на руках, перейдя в полусидящее положение. Она смотрела на Андрея, не отрываясь, как будто он пришел, чтобы взмахом волшебной палочки вернуть ее ступни и прежнюю жизнь. Фролов понял, что это хороший знак. Вероятно, он пришел кстати, потому что Люба выглядела ужасно: впалые щеки, синяки под глазами, засаленные немытые волосы.
– Привет, – поздоровался Андрей.
– Я думала, что больше никогда не увижу вас…
– Можешь сама одеваться?
– Да. А зачем?
– Мы идем гулять. Думаю, что твои «кожу и кости» я унесу куда угодно.
– Вы понесете меня на руках?
– А
