Вовочка семенил за отцом, держась за ручку фанерного чемодана, по-щенячьи поскуливая: «Пап, папа, па-а-а». До части было дойти всего пятьдесят метров, но для Шевяковых это расстояние казалось долгой дорогой длинною чуть ли не в жизнь.
У ворот Аннушка расплакалась, сын тоже стал хлюпать носом, Верочка тихонько захныкала. Пётр долго не мог отпустить из объятий своих родных, но старый усатый военный с кубарями сержанта подгонял: «Ну всё, ёхн, давай, памашь, а то, ёхн, развели болото! Ничааво не случиться, разбалындаем мы ентого немца за месиц, только, ёхн, перья будут лятеть! Вернётся твой воин, не пережавай!» Пётр взял чемодан и, легохонько подталкиваемый в спину усатым сержантом шагнул за ворота. Это был последний раз, когда он обнял свою жену.
За два дня за забором набралось человек сто, когда двадцать шестого июня, к вечеру стали строить повзводно для отправки, он услышал за воротами Аннушка голос: «Петя, прощай, храни тебя Бог, на вот, детишков поцалуй!» И из-за забора по рукам призывников ему поочерёдно передали сначала Володеньку, потом Верочку. Он поцеловал и потрепал по кучерявым волосам сына, расцеловал в глаза и щёчки свою дочь, с трепетом вдохнул её детский, пропитанный Аннушкиным материнским молоком, запах. Предал их через руки сослуживцев назад. «Ну, вот и всё!»
Ворота открылись, призывники строем двинулись к станции, сквозь плачь и вой родных. Пыль клубом висела над шоссе по бокам, кто махал платком, кто распевал песни под гармонь, кто, задыхаясь от пыли, кричал. И Анна тоже кричала, но разве перекричишь строевую: «Разгромим, уничтожим врага!»
У здания вокзала милиционеры отгоняли наседавшую толпу провожающих. Паровоз стоял под всеми парами. В теплушках уже сидел народ из Дмитрова и района. Талдомчан рассадили в четыре пустых вагона и поезд тут же тронулся. Он увидел в проеме сдвинутой вагонной двери, у переезда, её белый платок в руках и расслышал, сквозь протяжный гудок истошное: «Петя-я-я»!
Он вздрогнул, это был визг пикировщика и отблеск упавшей бомбы.
– Серёга! Живой? – стараясь перекричать бомбёжку, заорал Петя.
– Да жив вроде, только гимнастёрку посекло!
Сквозь толщу пыли метрах в пяти валялась чья-то оторванная нога. Петр похлопал Серёгу по спине, указал пальцем вперёд. Серёга, напрягая связки проорал: «Кажись Мишаня Голов, пулемётчик!» – и шёпотом добавил: «Царствие небесное».
От вида убитого товарища у Петра «засосало под ложечкой», чтобы отвлечься, он опять окунулся в недалёкое прошлое…
Ленинградские дни
Поезд ехал неспешно, кто-то из «пронырливых» уже узнал, что везут в Ленинград. В каждом вагоне назначили отделённого. На остановках только он имел право ходить за кипятком, распределять паёк в вагоне. По пути было всего четыре остановки. Но стояли долго, пропуская эшелоны с техникой и уже отмобилизованными