С раннего утра в дом Багдасара потянулись армяне из окрестных деревень с благодарностью. Два крестьянина привели молодого барашка. Совершили матах (традиционное армянское жертвоприношение), раздали мясо неимущим. Пришли благодарные пасечники-молокане, которым тоже уменьшили харадж, прикатили бочку меду. Заглянул купец Аракелян – принес подарки, просил и для него исхлопотать у паши налоговое послабление. Заверениям Багдасара, что такое ему не под силу, не поверил – насупившись, ушел и унес подарки. А к вечеру явился ухмыляющийся сборщик налогов и сообщил, что паша положил школе выплатить только за прошлый год двадцать тысяч ахче и еще по пять пиастров за каждого ученика. И пока деньги не будут выплачены, занятия вести не разрешено.
– Наверное, мне стоит поехать в Константинополь и обратиться к патриарху Богосу, – уныло сказал Багдасар жене.
Анаит с трудом сдержала улыбку – она знала, что муж ее, объездив в молодости чуть ли не всю Европу, после женитьбы, превратился в завзятого домоседа и дальше Эчмиадзина, где ему необходимо было иногда бывать по делам церкви, никуда не ездил. Хотя любил строить планы и мечтать о предстоящих – воображаемых! – путешествиях. Возможно, его решение поехать в Константинополь и теперь осталось бы пустым намерением, но всего неделю спустя он получил письмо от Гургена Юзбаши.
«…Зимой горцы подняли восстание, и мы даже боялись нашествия на Тифлис, – писал родственник, – но Ермолов оттеснил чеченцев за Сунжу, теперь в городе спокойно, на прилавках больше товаров. Для поощрения торговли на европейские товары снижены пошлины, поэтому в этом месяце я поведу караван в Венецию. Буду в Карсе недели через две, со мной приедет племянник Вираб, сын моего старшего брата. Собой он недурен, честен и знает грамоту. Бог даст, они с Сатеник приглянутся друг другу, тогда по возвращении зашлем сватов…»
Читая письмо вслух, Анаит лукаво поглядывала на младшую дочь, но та равнодушно смотрела в сторону. Когда-то они с мужем твердо решили: ни одна из их дочерей не выйдет замуж до семнадцати лет. Анаит не могла забыть умершую сестру, да и Багдасар видел немало девочек, которых убивали ранние роды. Однако Сатеник скоро девятнадцать, а она о замужестве и слышать не желает, хотя женихов при ее красоте хватает. Не думает, что пройдет года три-четыре и превратится в старую деву.
То место, где Гурген писал о племяннике Вирабе, Анаит прочла нарочито медленно и в конце фразы даже на миг приумолкла, однако, увидев досаду на лице дочери, вздохнула и продолжила чтение. Дальше шло описание Гургеном предстоящего ему пути – из Карса он собирался направиться в Эрзерум, а оттуда, покончив с делами, ехать в Трапезунд и дальше плыть морем. Гайк, подперев лицо кулаками, внимательно слушал мать, и глаза его горели восторгом.
– Папа, – сказал он, когда Анаит дочитала, – тебе ведь нужно в Константинополь, почему бы не поехать с дядей Гургеном?
– Не говори глупостей, –