– Если вы им так завидуете, то взяли бы и поселились в Чарусе, – вполне резонно заметил Цимбаларь.
– Да ни в жисть! – возмутился водитель. – Мои отцы и деды потомственные пролетарии, в гуще народа привыкли находиться. Частнособственнический хомут на нас не наденешь! Вот подзаработаю денег и в Архангельск подамся. А то и в Питер. Гульну там на всю катушку! Мне с куркулями не по пути. Они советскую власть продали. Вместе с Мишкой Горбачём… Да и сумасшедшие все в этой Чарусе. Идолам поклоняются.
– Как же они идолам поклоняются, если в деревне есть православный храм? – усомнился Цимбаларь.
– Храм только для отвода глаз! Батюшка тамошний и есть главный идолопоклонник. Он, говорят, своих одурманенных прихожан и в ад сводил, и на небо возносил.
– Скорее всего, он проделывал это в аллегорической форме, – не совсем уверенно сказал Цимбаларь. – Чтобы у прихожан появился резон искать спасение на земле.
– Да что я с тобой разоряюсь! – Водитель в сердцах стукнул кулаком по рулю. – Раз ты туда по доброй воле едешь, значит, сам куркуль!
Очередная вынужденная остановка что-то затягивалась. Из головы колонны пришёл человек, предупреждавший всех подряд, что у одного из тракторов полетело сцепление и сейчас решается, что с ним делать – либо ремонтировать в походных условиях, либо сбросить в кювет, дабы освободить дорогу.
Узнав эту дурную новость, водитель витиевато выругался и поднял воротник тулупа, демонстрируя тем самым своё желание соснуть.
«Дворники» уже окончательно увязли в снегу, залепившем стёкла. Газы от работающего двигателя без помех проникали в кабину. Радиоприёмник, настроенный на волну Сыктывкара, транслировал увертюру к опере «Летучий голландец», одновременно мрачную и величественную, как почти всё написанное Рихардом Вагнером.
На душе у Цимбаларя скребли уже не кошки, а матёрые рыси, которые, по слухам, населяли окрестные леса, и, чтобы немного развеяться, а заодно размять затёкшие ноги, он покинул душную кабину.
Отойдя от машины всего на десять шагов, Цимбаларь сразу потерялся в густом снегопаде. Чувство страха перед грозным и непостижимым миром вновь охватило его, словно в далёком детстве. Из всесильного властелина живой и неживой природы он единым махом превратился в беспомощного ребёнка, вовлечённого в зловещие игры могущественных стихий. Сходные ощущения он до этого испытывал лишь дважды – на берегу бушующего Охотского моря и у подножия неприступных Гималайских гор.
Животный страх погнал Цимбаларя