– Славии, о Новиграде, где якобы вырос и учился, сказал, что теперь он – консультант Фонда развития традиционных культур и специалист по культуре России XVIII–XX веков. Миша, ярый поклонник родной культуры, мечтательно закатил глаза и с гордостью сообщил, что знает наизусть двенадцать песен Высоцкого. Здесь это было настолько же круто, как если бы в конце XX века некий, скажем, русский летчик на память знал бы «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона Киевского. После второго наполнения литровых кружек появилась гитара, и они вдвоем совершенно немузыкально, но с огромным энтузиазмом проорали «В заповедных и дремучих…» в полном восторге друг от друга, после чего совершенно логично на столе явилась поллитра, соленые огурцы (как выяснилось, собственноручно растимые и засаливаемые Мишиной супругой) и горячие фаршированные перцы из Доставки. Миша совершенно искренне считал их исконно-посконным древнерусским блюдом, и у Кима не достало духу его разубедить. Миша некоторое время рассказывал Киму, что вообще-то практически не пьет, Ким рассказывал ему о себе то же самое, потом они пели «Спасите наши души», потом смахнули по скупой мужской слезе, потом на стол явилась еще одна поллитра, Миша вскрыл, случайно не уронив, вторую банку огурцов и, долго путаясь в кодах, все заказывал из Доставки что-то «абсолютно фантастическое и совершенно русское». оказавшееся на поверку вполне приличной квашеной капустой, в меру хрусткой, в меру едучей, в меру с маслом. Ким вполголоса полуспел-полупроговорил «Я – Як-истребитель», чего Миша никогда не слышал, причем Ким предварительно объяснил, что это – песня о пилотах; так что, когда он дохрипел ее, Миша уже рыдал в три ручья. Они добили вторую и долго договаривались, что третью не будут. За переговорами доели огурцы, капусту и остывшие перцы. Потом Миша, еще довольно твердо беря аккорды, спел еще что-то, Ким подпевал, но что именно – не запомнил. Потом они было решили пить чай, но почему-то не собрались, а стали опять есть креветки и воблу. Потом Ким смущенно сказал, что почему-то совсем не в форме, на что Миша великодушно ответил, что Ким настоящий русский, держится отлично и что любого телемита, если он не сибирянин, такая доза валит почти насмерть, если они вообще ее осиливают, а худосочные портмены, например, ее и осилить не могут, и что Мише дико повезло с таким соседом, поскольку тут обитают в основном финны, ребята хорошие, но чужие, а он здесь уже семь лет живет и все без компании, хотя что он тут бывает-то, месяца два в году, три от силы. Они с грехом пополам поднялись, и Миша повел Кима домой, но его волосатая лапища больше мешала Киму идти, а не помогала, но Ким, как вежливый гость, ничего говорить ему об этом не стал. Примерно минут через пятнадцать (Миша все показывал прелести своего сада) они добрались до ворот и долго прощались. Как Ким дошел до своего дома – он уже не помнил. Помнил, что упал на крыльце. Потом помнил, что объяснял Доставке, почему не будет сейчас ею пользоваться. Потом случайно нашел аптечку, приложил ко лбу сразу две таблетки алкофага, не смог подняться на второй этаж, рухнул в гостиной на диван, героическим
