Софья Андреевна намеревалась даже удочерить девочку, хотя у неё своих было трое, но Илья Маркович ни на какие уговоры и просьбы не поддавался: пока у любого ребёнка не будет документов о смерти родителей и отсутствии других родственников, никакой речи о передаче детей в семьи не может быть. Только круглые сироты. А у Нины таких и вообще каких-либо других документов не было, кроме вышивки на рубашечке.
На субботу и воскресенье Софья Андреевна забирала Нину к себе домой, что, конечно, облегчало Нине пребывание в детском доме, что, судя по всему, было совсем для неё непривычным. Она бы выбрала себе в мамы Марусю, но у Маруси были свои два маленьких сына, а на роль третьей ей не хотелось, а точнее не моглось, если можно так выразиться, быть. Ещё до приёма детей в детдом Илья Маркович попросил женщин, которые со своими детьми вынуждены были жить здесь до получения жилья, чтобы дети называли своих мам по имени-отчеству, как и все остальные воспитанники, иначе это могло задевать некоторых детей, которые только-только потеряли своих мам и вообще всех родственников. Все с этим согласились, и только маленький Санечка долго не мог свою маму называть Марусей, как остальные дети. Потом он всё-таки нашёл компромисс и стал называть её мама Мауся, не выговаривая звук «р», а вслед за ним сначала младшая группа, которую она вела, стала так её называть, а после рождения Серёжи она уже для всех взрослых и детей стала мама Мауся. Даже иногда Илья Маркович на ежедневных пятиминутках мог сказать: «Это поручается маме Маусе», и поправиться после дружного смеха. Для Нины она тоже была мама Мауся, при встречах Маруся крепко прижимала её к себе, целовала непременно в голову, называя при этом нежными, ласковыми словами: радость моя, лапочка, умница-красавица. Больше никому Нина не позволяла целовать и обнимать её.
Со всеми детьми Нина общалась мирно, всегда легко отдавала всё, что от неё хотелось получить другим. Правда, кое-кто говорил, что это от глубокого безразличия ко всем вместе и к каждому в отдельности, но в целом, даже если это было безразличием, оно было прекрасной базой бесконфликтных отношений с ней. Взрослых она умиляла своей серьёзностью, обстоятельностью и независимостью, а дети её любили: мальчики видели в ней принцессу и общались с ней по-рыцарски, а девочки принимали Нину без всякой зависти, что само по себе удивительно, и были готовы при первой возможности ей угодить. Она давала подружкам возможность одевать её, как куклу, а сапожник Рома только ей одной красил её обувь в разные цвета, подходящие одежде. В общем, она позволяла всем опекать её, и все – и она, и желающие опекать – принимали это как должное. Единственной заботой для неё была вышивка-запись с её данными на рубашечке. Она из неё быстро выросла, и Маруся аккуратно этот кусочек вырезала и накрепко пришила к новой маечке,