только б лёгкого дыханья
напоследок унести…
Закушу недлинный ус:
рыболова не боюсь;
рыба, рубленая рыба —
не медовый, медный вкус.
II
могу формулировать чувство
пока разграфлённой листвой
бумажные белые блюдца
не бьются над словом и свой
неясный гербарий уловок
развилок нырков и уви —
ливающих вкруг оговорок
готов затвердить на крови
протелеграфировать пеленг
успеем из точек-тире
до срока сложить перепевы
всех мыслимых до ми соль ре —
вности этих злых полукровок
от чистых до сорных полей
в тетради останется шорох
пера по бумаге дождей
пролившихся пенною влагой
одним мановеньем руки
одною незыблемой сагой
увял посредине строки
трилистников красных и жёлтых
зелёный рой смело смотри
чему соответствует шёпот
и с чем соотносится крик
я ж тебя я ж тебя ты ж меня где
в вологде сумрак и в риме ненастье
не назови сочинённое счастье
горькой добавкой к пустой воркуте
как же сомнением полон и пуст
этот такой и неласковый вечер
плечи накинь на сбежавшее вече
легче и метче пронзительный пруст
бьёт меня влёт и навылет но как
через один расквитаться по счёту
чтобы и быть и казаться плечо там
стиснет рука и уйдёт в облака
выдох и вдох изумлённый как те
тёмно-терновые терпкие слёзы
что выливаются в срок не из розы
а из угрозы и в вологде-где
Любовь и кровь, и хаос на водах,
беспамятство и вечный камень-пламень:
там радость-младость, галки на крестах,
и полон волн наш пироскаф, и сами
не уследим, когда из роз – мороз
проглянет вдруг – как будто поневоле, —
и отойдёт, как стынущий наркоз:
оставь надежду, лови ветра в поле;
не ведает, творит иль просто так
играет жизнь младая, – но заране
темнеет день, как хаос на водах,
Онегин-Ленский – Ольге и Татьяне
признание-картель строкою в чат
в четверг-субботу пишут-посылают,
и отвечают дамы и молчат
одновременно; музыка играет,
а вы глядите на него и вдаль,
и дальше, и совсем куда-то мимо
косых картин, где хаос и вода,
мгновение бежит неудержимо,
и мы ломаем руки и опять
преследуют две-три случайных фразы
с утра в окно: «кому купить-продать…» —
ещё из тех времен, когда ни разу
бессонница, часть женщины, стекло
не волновали кровь-любовь живую:
живым и только – до конца; пришло —
на пляс де Конвансьон, и одесную
я вижу некий свет, и второпях
сребрит мороз увянувшее поле,
но