Фёдор попятился и, споткнувшись, кубарем скатился в погреб. В свете догорающего факела, он с опаской поглядел в дальний угол. Приблизившись, трясущимися непослушными руками разгреб приваленный к стене стог соломы, обнажив короб поменьше того, в коем спрятана была княжеская казна. Сняв с пояса связку ключей, отыскал тот, что выделялся среди других своей диковинностью, о́тпер короб, и, перекрестясь, влез внутрь, попутно загребая на себя соломенный стог. Спустившись по приставленной внутри лестнице в земляной мешок, заскулил от страха, лишь только ноги коснулись дна. Сюда, под толстый слой земляного вала, не проникали звуки. Понять, что делается наверху, в тереме, было невозможно. Кромешная тьма окутала толмача ледяным покровом, сковала руки и ноги, словно цепями.
– Храните меня духи земли! Уберегите окаянного от напастей! Защитите грешника от кары божьей! Смилуйтесь, пощадите… Храните меня… Защитите… – крестясь, шептал толмач, оседая вниз.
Неожиданного его плеча коснулась чья–то костлявая рука.
– Боги мои, помилуйте меня, грешника! Защитите духи от напастей! Уберегите от лиха и погибели! – с новой силой в голос запричитал толмач.
Молитва придала Фёдору смелости, и он решился ощупать земляной мешок. Как сказывал почивший прошлой весной боярин Нагиба Крут Гудилович, самолично распоряжавшийся насчет постройки княжеского терема, его тайников и схронов, внизу должно быть широкое отверстие, а за ним лаз, ведущий через земляной вал ко рву.
Медленно ощупывая стылую, окаменевшую землю, толмач наткнулся на что–то ветвистое. С трудом поборов страх и ощупав нечто, шумно выдохнул – то были коренья дерева, растущего за конюшней. Других дерев поблизости не было, а это, видать, проросло вглубь вала. Именно эти корневища и показались толмачу костлявой дланью смерти. Неожиданно рука Фёдора провалилась в пустоту. Нащупав края лаза и убедившись, что он достаточно велик, толмач вновь вознес мольбы к духам земли и полез внутрь.
Чем дальше он продвигался к выходу, тем более рыхлой и влажной становилась земля. В какой–то миг она и вовсе стала вязкой и мягкой, задвигалась, заходила под пальцами. Онемев от ужаса, Фёдор осознал, что падает. Спасительный путь, казалось, затягивал его, засыпая сырой землей. И когда несчастный уже решил, что погибель его настигла и не выбраться ему живым из сырой могилы, ставший вязким, лаз вывалил его в полный воды ров, изрыгнув напоследок добрую порцию земляной жижи. Небо над головой сверкнуло и прогрохотало. Даром, что на дворе была весна, отчего–то по–осеннему ледяные струи небесной воды мощным потоком устремились вниз, наполняя ров, поливая землю, вступая в неравную битву с огнем.
– А, басурманское отродье, нечисть окаянная! – грозя одной рукой в сторону крепостной стены, крестился другой Фёдор. – Отведайте–ка гнева Перунова! Не оставил громовержец князя нашего батюшку! Явился–таки на выручку детя́м своим! Не бросил ни старый,