Его бравые ребята, выстроенные на плацу для прощания, как полагается замерли в струнку с «пустыми» лицами. Монотонно прокричав им что-то подобающе пафосное, Генри поспешно отошел в сторону, чтобы не дай Бог никто не заметил его кислого вида.
– Разрешите обратиться, сэр? – бесцеремонно вторгся в его горестное настроение Гасби: голос хриплый, сорванный, как и положено старательному сержанту. – Тут ребята, сэр… извиняйте, сэр.
Генри нехотя обернулся и, заметив за спиной сержанта сконфуженную группу солдат, кивнул им подойти.
– Сэр… Простите сэр, – самый смелый из них, Дик, некоторое время переминался с ноги на ногу, потом выплюнул. – Мы тут с ребятами… Не сочтите за дерзость, сэр. На память от нас, сэр.
Генри вдруг так захотелось обнять своих парней на прощание, похлопать по крепким спинам. Почувствовать совсем близко их надежное, практически братское плечо. Проклятые ублюдки никогда его не подводили: его рота, пожалуй, всегда была лучшей. На всех маршах, смотрах, учениях. Несколько раз они участвовали в боевых диспозициях – в той же Ирландии сейчас неспокойно…
Эх, проклятая субординация… Он сдержанно кивнул Гасби, позволяя.
Сержант принял из рук Дика ящичек с разным сувенирным барахлом, потом с легким поклоном и щелканием каблуками передал его Генри. Тот бросил рассеянный взгляд на подарок: какие-то расписанные шкатулки, расшитые кисеты, самодельные свистки, камешки в виде брелков и игральных костей, пара небольших стилетов с красивыми резными рукоятками – одна из дерева, одна, даже, из настоящей кости…
Генри почувствовал, как волна холода поднялась от его бедер и впилась в сердце мелкими осколками льда – аж по затылку мурашки побежали. Он сглотнул, пытаясь унять непрошеную боль, и пару секунд смотрел солдатам в глаза, всегда хмурые, повидавшие на своем веку много разного, но сейчас наблюдавшие за своим лейтенантом с добрым сожалением. «Мы будем помнить вас, сэр», – говорили их теплые внимательные взгляды.
И он кивнул им в ответ. Склонил голову, больше, чем позволяла субординация. Голос не слушался, сел, и Генри, кашлянув, все же выдавил:
– Благодарю за службу, ребята.
Потом развернулся на каблуках и быстро зашагал прочь, с усилием глотая острый спазм – предвестник злых, безнадежных слез.
Что ж, эти люди, кажется, действительно искренне любили его – одни из немногих на этом свете – и, несомненно, достойны были его огорчения. Хотя он сам – Генри прерывисто перевел сжатое дыхание – вряд ли был достоин такой любви. Он подвел их… Так безответственно все похерил, дьявол, в очередной раз, мать его растак! Наверное, братец его все-таки прав – он неисправимый разгильдяй и мальчишка. Пороть его не кому, это уж точно…
***
– Генри?! – звонкий возглас, взывавший к нему с причала, вывел его из невеселых раздумий.
– Маргарет?! Ты что тут делаешь?
С