– Твоя Флора… она красивая? ― поинтересовалась тенором плотная женщина с неестественно красными щеками то ли от вечных пощечин, то ли от средств прихорашивания.
Смолл кивнул. Медленно. Словно шея нуждалась в смазке.
– Тогда она сейчас у Маньерто, ― просто сказала женщина. ― Развлекает его и евошних ребят.
– Она не такая! ― вскинулся Смолл.
– Думаешь, я или вот эти бедные девушки такие? Жизнь порой бывает очень зла. Сегодня ты невинна, как младенец, а уже завтра тебя пускают по кругу.
Мысль о том, что Флора может пройти через такое унижение привела Смолла в ярость. Он попытался разорвать веревку, сковывающую руки. Не получилось. Злость внутри росла. От бессилия ему хотелось закричать. Селия стала торговать телом сама, чтобы выжить, но Смолл все равно винил себя за это. Но если надругаются над принцессой…
Парень рывком поднялся с намерением выбраться наружу сквозь небольшое отверстие в ткани, накрывающей повозку.
– Стой! ― Возчик дернул за поводья, остановив лошадей.
Смолл не устоял и налетел на деда, больно ударившись локтем о жесткий край повозки.
– Аккуг’атно, паг’енек, так это… и зашибить не сложно.
– Простите.
– Ну что, успокоился? ― спросила краснощекая женщина. Цветастое платье по бокам у нее разошлось, а снизу было подрезано, оголяя пышные бедра.
– Мне нужно выбраться отсюда, ― сказал Смолл.
– Всем нужно, но рабы Маньерто могут сбежать от него только на тот свет. ― По повозке расползлись согласные обреченные вздохи и кивки. ― Смирись, что теперь твоя жизнь среди нас. Ты крепкий и не уродливый, мож продадут тебя в слуги какой-нить важной бабе. Будешь бедрами да языком работать ― все лучше, чем ковыряться в дерьме и подыхать с голодухи. ― Женщина развела руками.
Смолл только сейчас заметил, что ее руки, как и руки всех остальных рабов в повозке свободны от пут.
– Помогите мне избавиться от веревки, ― прошептал он.
– Маньерто предупреждал, что ты попросишь, и велел этого не делать, ― отозвалась молодая костлявая девушка с опухшими губами и кровоподтеком под левым глазом. ― Сказал, кто ослушается, будет закопан заживо.
– Повог’ачивайся, паг’енек, ― старик махнул водянистой рукой, ― я г’азвяжу.
– Диори, ― прошипела краснощекая. ― Что ты делаешь?
– Сама не видишь?
Старик повозился минуту, под осуждающими взглядами бабенок.
– Готово. Без вег’евки куда лучше, да?
– Я твой должник, ― сердечно поблагодарил Смолл.
– Да ладно тебе…
– Ну и зачем ты это сделал, Диори? Черт бы тебя побрал, ― глухо ругалась краснощекая женщина. ― Теперь и нам может влететь.
– Я сознаюсь, если пг’идет надобность, ― пообещал Диори.
– А она придет.
– Пойми Маг’ия, захотелось мне в последний г‘аз сделать что-нибудь хог’ошее… человеческое. Я свое это…