– Ух ты! – сказал вагант. – А у барышни волосы не светлые ли?
– Ага, милок. Беленькие такие.
Толстяк крякнул и затопал к дому.
– Вач! – позвал Бреси, но хозяйка сказала:
– А и пусть идет, пусть. Все одно вам в дом заходить. Берите пожитки свои, если есть. Сейчас брат мой выйдет, лошадь распряжет.
Дук только успел взять котомку, как Вач вылетел из дверей и проревел:
– Где? Женщина, старик! Где?!
Все трое заспешили к нему.
– Да что ж такое? – удивилась хозяйка. – Милок, что это с товарищем твоим?
– Где они?! – неистовствовал Вач.
– Он постояльцев твоих повидать хочет, – пояснил Бреси на ходу. – Мы… Мы вроде как знакомы с ними. Ну, не совсем…
– Да спят они, – объяснила хозяйка Вачу, проходя мимо него в дом. – Что ты разбушевался-то, милый? Устали с дороги, поели – и спать пошли в свои комнаты.
Вач устремился было к дверям, что вели во вторую половину дома, но Бреси вцепился в его локоть.
– Друган, да погоди ты! Ты что делаешь? Ежели они спят – так и пусть себе спят. – Он заскользил подошвами по деревянному полу, пытаясь остановить толстяка. – Ты пойми, они же господа, богачи, не бродяги какие! Кабан, ты что, собираешься ночью к молодой барышне в комнату сунуться? Она ж тебя и не видела никогда. Спужается и прогонит, и в слуги к себе не возьмет…
Доводы эти дошли до рассудка Вача, уже когда он грудью распахнул дверь. Толстяк замер, приоткрыв рот, и на лице его отразилось мучительное раздумье.
– До утра надо подождать, – добавил вагант, пытаясь увести его обратно. – Теперь-то они от нас никуда не денутся. Утром встанут, и мы встанем, и я им все разобъясню.
Вач постоял, затем сказал:
– Утро?
– Ну да, ну да. Давай, пошли.
Из кухни появился хозяин, одетый, как и его сестра, в мешковатую одежу с длинными рукавами. На голове была шапка с меховыми отворотами, сейчас опущенными и завязанными двумя веревочками под подбородком – так что виднелся лишь овал морщинистого лица да нос-картошка. И еще – край раны на левой щеке.
– Иди лошадь распряги, – сказала ему женщина. – Видишь, сколько гостей у нас.
Когда хозяин вышел, она добавила, обращаясь к рассаживающимся за столом путникам:
– Он молчаливый у меня совсем. За день может и слова не сказать, только кивает или руками машет, не удивляйтеся.
– Рана на щеке у него, – подал голос Дук. – Что случилось-то?
Женщина расставила на столе тарелки, принесла чугунок с похлебкой, чашки и краюху хлеба.
– На сук напоролся в лесу, – пояснила она. – Коза у нас с привязи сорвалась, он за ей погнался да и… Сильно как – я думала, все, помрет мой брательник. А после лекарь как раз мимо проезжал, так сказал, что рану заматывать нельзя, чтоб, значит, ее свежий ветер овевал – тогда, мол, быстрее затянется.
Бард Бреси возразил, разламывая хлеб:
– Это вам глупый какой-то лекарь попался. Рану промыть надо да завязать. А если ее свежий ветер беспрерывно