Все это было снабжено рисунками. Песко Цветник кропотливо, в деталях, изобразил, как выглядят земляничные листья, корчевой вазель (оказалось, что это какие-то корни) и стебли медуницы.
Мазь Дука не заинтересовала, он принялся листать дальше, хмурясь и шевеля губами при чтении. Больше всего ему пришлась по душе «паутинка-невидимка» – паста для того, чтобы сделать какой-либо предмет невидимым (увы, только предмет; Песко сообщал, что попытался опробовать средство на кошке, и та издохла в мучениях, оглашая окрестности криками: надо полагать, по причине невыносимого жжения, возникающего в живом теле при соприкосновении оного с пастой). Цветник писал, что у исчезнувших предметов появляются некие особенности, позволяющие использовать их интересным образом. Для производства снадобья требовалась паутина «арахноида семиногого, обычного» и некоторое количество всяких других веществ. Еще Дуку запомнился некий Древесный Сухорук – «пакостная мракобестия», как сообщал Цветник, «очами незрячая, но до пожирания всего живого охочая, нюхом его унюхивающая и вредная зело».
Жиото увлекся чтением. Лишь перестав различать буквы, он оторвался от книги и с удивлением понял, что почти совсем стемнело. Вач давно проснулся и шел рядом с телегой. Бард Бреси сидел, ссутулившись, на передке. Жиото спрятал книгу в котомку, крепко завязал горловину, сунул в угол телеги, набросал сверху соломы и после этого уселся возле Бреси.
– Вот и Аруа, – сказал он.
Телега подъезжала к первым лесным дубам.
Вагант уныло молчал.
– Что такое? – спросил Дук.
– Да вот… – скорбным голосом протянул Бард. – Тоскливо так… Погляди кругом… Поля, холмы, лес вон впереди, оно, конечно, поэтически весьма, но все ж таки тусклое все, нигде никого… Грустно чего-то, а?
Вач присел на борту телеги. Дук, оглядевшись, не нашел в окружающем ничего грустного, но согласно кивнул, показывая душевное единение с вагантом.
Темные силуэты деревьев обступили тракт, и тут