– Ты был вчера в алеаториуме, – сказал она, продолжая рассматривать какие-то бумаги на столе.
Постум не стал отпираться.
– Был.
– Но не играл. И Александр там был.
– Не знаю.
– Не выгораживай его. Потому что я-то знаю точно. – Она сделала паузу. Короткую, но значительную. – Я тебя не люблю. С чего мне тебя любить? – Она отшвырнула какую-то бумагу. И вдруг посмотрела на императора в упор. – Спаси Кумия. Он, конечно, прохвост, но он не должен умереть.
Уже интересно. Он знал, что старуха способна на неординарные поступки. Но чтобы вот так, открыто… Или это провокация? За двадцать лет он научился никому не верить.
– Он совершил преступление, – сухо ответил Постум.
Она разозлилась, но держалась достойно, даже голоса не повысила.
– Он пишет, что в голову придет – как же иначе? Если запретить высказывать то, что приходит в голову, то вскоре и сами мысли перестанут являться.
– Скажи об этом Бениту.
Она глубоко вздохнула, будто набиралась сил. Потом сказала очень тихо:
– Я когда-то любила Кумия. Между нами ничего не было. Но я его любила. – Она помолчала. – Ты этого добивался, да? Доволен? – Беспомощное виноватое выражение проступило на ее лице, несмотря на слой косметики – казалось, Сервилия позволила себе сделать нечто недопустимое. – Спаси его. Он – талант.
– А что взамен? – спросил Август.
– Взамен. Взамен… – Пауза затянулась. – Я буду на твоей стороне.
Сервилия – союзница? О, это многое значит. Если, конечно, она будет помогать на самом деле, а не делать вид, что помогает.
– Попробую, – пообещал Постум. – Но почему такое внимание к Кумию?
– Он писал замечательные стихи.
– И только-то?
– Да. Еще у меня ко мне просьба. – Она сделала паузу. – Когда ты вернешь всю полноту власти. Когда… ты понимаешь… Ты должен даровать мне титул Августы.
– Тебе и прабабушке Фабии? – спросил Постум. Он и бровью не повел, услышав просьбу Сервилии.
– Нет, только мне.
Постум не сомневался, что ответ будет именно таким.
Кумия привели из камеры в маленькую комнатку для свиданий. Лицо его напоминало кусок рыхлого теста. Губы дрожали. Заключенного обрядили в черную тюремную тунику, всю в мокрых пятнах. От Кумия пахло – потом, мочой и страхом. Постум отчетливо уловил едкие миазмы страха и едва сдержался, чтобы не поморщиться. Он терпеть не мог этот запах, знакомый с детства. Потом, когда Август немного подрос, он научился постепенно забивать страх разъедающей кислотой ненависти. Но это потом. А сейчас запах страха напомнил ему давнее и невыносимое чувство бессилия.
Кумий присел на скамью. За решеткой его белое круглое лицо казалось особенно беспомощным. Лампа висела над головой Августа, и серая расплывчатая тень от решетки падала Кумию