Поплакала я горько, помолилась, и ещё поплакала, и помолилась. Писать государю, брату моему, на сие его послание не стала, зачем. Отрядила только денщику Чернышёву передать на словах покорность слову великого царя и великого князя, да здорову быть.
Действительно, через неделю прибыл ко мне почтой дохтур государев, Пётр Постников. Улыбчивый и разговорчивый молодой человек. Заглавным делом рассказывает, что первый из Московского государства получил степень доктора философии и медицины в латинском городе Падуе, а до этого окончил Славяно-греко-латинскую академию в Москве. Служит при царском дворе дипломатом и переводчиком и недавно с посольством брата Петра объехал всю Европу. А ещё сказывает, что переводит Коран – магометанское священное писание – на русский язык с французского перевода.
Приступает после к осмотру и хмурится тут сильно. Говорит, что плод силён и развит, но в неправильном предлежании пребывает, что без чревосечения или королевских родов тут не обойтись. Латинское слово caesarea мне, конечно, знакомо, и что оно означает – тоже. Как известно, бабка моя, тож Марфа, таки родила чревосечением своего сыночка Никифора Никитича, да жива осталася и потом родила сама ещё четверых детишек.
При сём лекарь мой заявляет и успокаивает, что сам принимал уже такие роды и надеется на лучшее. Что ж, так тому и быть, значит, и сие испытание Господне мне предначертано.
По введении государем монополии на торговлю лекарственными средствами оные, по нужде и рецептуре Постникова, доставлены были из Главной аптеки, что напротив Чудова монастыря. Morphinum же – через Новую аптеку, что близ Посольского приказа на Ильинке.
И вот, выждав и помолясь вместе с сёстрами Богу нашему Иисусу Христу и Матери Его – милостивой заступнице нашей, приступили.
Далее не помню почти ничего. Очнулась раз, когда мне сказали, что родился мальчик, здоровый и сильный, и тут же забран с двумя нанятыми кормилицами и государевыми нарочными во главе с известным мне уже Гришкой Чернышёвым. Ещё через месяц было, очнулась, по словам дохтура, что родильная горячка у меня, но, волею Господа, дело уже идёт на поправку.
А потом, совершенно пустая и тихая, отходила долгие полгода в скорбных мыслях и молитвах в дальнем скиту, что на месте впадения реки Серой в Ширну. Мёд, да баня, да река студёная – вот что спасение моё, по воле Божьей. Постепенно я возвращаюсь и только думаю о том, зачем Господь спас меня, подведя только к «порогу»?..
Точно, не авось, но теперь я уверена – для молитвы, а что я могу ещё? Для молитвы за государя и судью моего, за всю семью нашу, за мальчика моего, за всех страждущих и отвергнутых да за всех безвинно наказанных. В этом теперь моё предназначение, а может, таковое с рождения предначертано Господом было?
После краткого жития моего во скиту я долго не прикасаюсь к жизнеописанию. Молитва да только молитва в тишине и безмолвии становится для меня целью и смыслом, да счёт годам прожитым упущен, а сыскивать его снова, может, уж нет