На это сестра Софья, спрошенная государем про письмо, переданное стрельцам от ея имени, отвечает: «Такова письма, которое к розыску явилось, от меня в стрелецкие полки не посылалось. А что они, стрельцы, говорят, что, пришед было к ним из Москвы, звать ея, царевну, по-прежнему в правительство, и то не по письму от нея, а, знатно, потому, что она была в правительстве».
От переживаний я плохо помню те дни. Помню только хорошо заступничество патриарха Адриана. Дай Бог ему здоровья, он смиренно, но активно упрашивает государя, брата Петра, не судить нас с сестрою сурово.
После допросов дорогая моему сердцу, но своевольная сестра Софья оставлена на жительство в том же Новодевичьем монастыре под постоянною стражею изо ста солдат. Но по слову брата Петра, чтобы впредь никто не мог желать ея на правительство, пострижена в монашество под именем Сусанны того же года, октября двадцать первого дня.
Ну а я, которая сама призналась, что сообщила сестре о приходе стрельцов на Москву и желании их видеть ея, Софью, в правительстве, в тот же год и месяц царским указом отправлена на жительство в «Грозные» места.
Поместилась я в монастыре жить у большой колокольни в наскоро поставленных покоях: на царском своём дворе, в Успенской обители, что у Грознаго при Александровой слободе, вверху на хоромах при Страстях Христовых. Тут есть опочивальня, про которую уж сказано было, сени – тёплая горница, назначенная для сенных девушек и прислужниц, клеть или холодная горница, кладовая, предназначенная для хранения вещей, а в летнее время и для отдыха. Под клетями – повалуша, что для отдыха, даже для приёма близких и родных, иногда для поклажи. Всё это отдалённо подходило к моему двору в московском тереме, но сейчас это не главное.
Главное то, что в это моё пристанище прискакал милый мой. Свершилось сие вот уже четыре месяца тому. От этого неожиданного визита сердце моё поворачивается, о нём ведь и не мыслю теперь. И брату на дознании о нём не сказала ничего. Да ещё постельница, Бог ей судья, что оговорила, о милом моём всё же умолчала.
На три дни милый мой останавливается в окрестностях и приходит ко мне, таясь, после вечерней. И живём мы с ним как муж со женою и говорим без устали. Он рассказывает, что скрывается от суда царского, что многих стрельцов, что на Москву шли, уж нет или сосланы, что едет в Тобольский край, чтобы укрыться окончательно.
Эти дни стали единственными супружескими днями с милым моим, и понесла от него.
Сие свидание не осталось секретом, и на тот же год, мая двадцать девятого дня, я пострижена в монашество с именем Маргариты, да с тем и пребываю поныне.
Позже, как во славу Господа Бога встретили мы Новолетие одна тысяча шестьсот девяносто девятого года, и живот мой сильно виден приключился, в монастырь прискакал нарочный от государя, брата моего, Петра Алексеевича. Затянутый в зелёный мундир Преображенского полка, он с почтением и по сану моему вручает письмо за гербовой сургучной