В эту минуту дверь распахнулась и перед нами со свечой в руке предстала тетушка, в ужасе переводя изумленный взгляд с мистера Хантингдона на меня и снова на него, – мы с ним быстро поднялись и попятились друг от друга. Но его смущение длилось лишь мгновение. Тотчас оправившись, он с завидным хладнокровием произнес:
– Приношу вам тысячу извинений, миссис Максуэлл! Не будьте ко мне слишком строги. Я просил вашу очаровательную племянницу быть моей женой и в счастье, и в горе, но она, как добронравная девица, ответила, что и помыслить об этом не может без согласия дядюшки и тетушки. А потому, умоляю вас, не обрекайте меня на вечную печаль. Если я найду союзницу в вас, то могу быть спокоен – мистер Максуэлл, я уверен, не способен вам ни в чем отказать.
– Мы поговорим об этом завтра, сэр, – холодно ответила тетушка. – Наспех и без должных размышлений такие решения не принимаются, а потому вам лучше вернуться в гостиную.
– Но пока, – произнес он умоляюще, – разрешите мне уповать на вашу снисходительность…
– Снисходительность к вам, мистер Хантингдон, для меня ничего изменить не сможет, если речь идет о счастье моей племянницы.
– О, разумеется! Она ангел, а я недостойный шалопай, позволивший себе возмечтать о таком сокровище! И все же я предпочту умереть, чем уступить ее самому достойному человеку в мире. А что до ее счастья, так я готов пожертвовать и телом и душой…
– Телом и душой, мистер Хантингдон? Пожертвовать душой?!
– Я жизнь отдам…
– Отдавать ее вам незачем.
– В таком случае я посвящу ее… посвящу всю мою жизнь, все силы, чтобы беречь и лелеять…
– Мы поговорим об этом, сэр, в другое время… И я была бы склонна судить о ваших намерениях более доброжелательно, если бы вы выбрали также другое время, другое место и, разрешите мне прибавить, другой способ для изъяснения своих чувств.
– Но, видите ли, миссис Максуэлл… – начал он.
– Простите, сэр, – произнесла она с величайшим достоинством, – вас ждут в гостиной! – И она обернулась ко мне.
– Тогда вы, Хелен, должны ходатайствовать за меня! – воскликнул он и лишь после этого ушел.
– Лучше поднимись к себе, Хелен, – сурово приказала тетушка. – Я поговорю с тобой об этом тоже завтра.
– Не сердитесь, тетя, – сказала я.
– Милочка, я не сержусь, – ответила она. – Но я удивлена. Если ты правда ответила ему, что не можешь принять его предложения без нашего согласия…
– Конечно, правда! – перебила я.
– …так как же ты разрешила…
– Но что мне было делать, тетя? – воскликнула я, заливаясь слезами. Но не слезами печали или страха перед ее неудовольствием, а просто чтобы дать облегчение переполненному сердцу. Однако мое волнение тронуло добрую тетушку. Она снова посоветовала мне уйти к себе, но гораздо ласковее, нежно поцеловала меня в лоб, пожелала мне доброй ночи и отдала свою свечу. Я ушла к себе в спальню, но мой мозг был в таком лихорадочном возбуждении, что я и подумать не могла о том,