– Знаете, как Рауф взорвал жандармское отделение? Он влез на второй этаж, в кабинет офицера, привязал его к стулу, вспорол несчастному живот… И вложил бомбу, – она говорила с паузами, пытаясь побороть подкатывающую к горлу тошноту. – Офицер кричал благим матом, к нему сбежались все жандармы. Увидели кровь, попытались перевязать рану… И тут громыхнул взрыв! Но Бойчук задумал нечто еще более страшное…
Журналистка резко обернулась и подошла к Мармеладову.
– С недавних пор он везде похваляется, что еще до нового года убьет императора.
– Разве не все бомбисты хотят этого? – переспросил сыщик.
– Вовсе нет. Представьте себе, народовольцы до сих пор не имеют общего мнения по данному вопросу. Много спорят, да все впустую. Но даже те, кто желает смерти Александру Николаевичу, не испытывают к нему неприязни. Они признают, что это лишь жестокая необходимость. Они готовы метнуть бомбу в символ самодержавия, а не в человека. Бойчук же переполнен столь жгучей ненавистью к императору, будто тот лично обидел его.
Сыщик помолчал немного, раздумывая о последствиях следующей фразы, но все же решился:
– Лукерья Дмитриевна, вы всегда ратовали за то, чтобы журналисты в своих суждениях не были предвзятыми. Полностью разделяю эту точку зрения. Но заметно, что эту ситуацию вы принимаете чересчур близко к сердцу. В ваших словах о Бойчуке чувствуется откровенная неприязнь.
– А я и не скрываю своей ненависти, – она яростно топнула каблучком. – Вы такой умный и проницательный. Неужели не понимаете? Неужели вам нужно все объяснять? Это бомбисты Бойчука кинули три бомбы в открытые окна конторы обер-полицмейстера на Волхонке. Это его люди убили моего жениха!
Лукерья почти прокричала это, а потом резко сорвалась на шепот:
– Нельзя сказать, что я любила его, но все-таки, приятные чувства…
– Вы сказали – убил? Стало быть, Прохор Степанович…
– Скончался в больнице. Вы не читали в «Известиях»? В некрологе нет ни слова про взрыв, но…
Она отвернулась и заплакала.
– Луша…
Сыщик обнял ее вздрагивающие плечи. Девушка доверчиво потерлась затылком о его небритую щеку, прижалась всем телом. В ее движениях было столько робости, обычно не присущей этой взрывной и решительной особе, что Мармеладов на секунду растерялся и замер, не находя нужных слов.
Именно в эту секунду и распахнулась дверь.
– Фу-ты, ну-ты! – прошипела Серафима. – А я гляжу, у вас тут и без кипятка пар идет!
Мармеладов приложил палец к губам, но служанка сделала вид, что не заметила. Она поставила на стол кружку с горячей водой и сложила руки на груди.
– А я-то думала, в их-ституте благородных девиц обучают манерам. Аль она у тебя вовсе и не благородная?
Лукерья испуганно всхлипнула и отвернулась, спрятав заплаканное лицо на груди сыщика.
– Аль