Наконец это тревожное смутное ожидание чего-то необыкновенного миновало. Бабушка вошла со свечой в руке; руки Танечки, шедшей за нею, были заняты подносом, на котором, впрочем, находилась вовсе не вишневая пастила, а бутылка с наливкой и рюмка. Танечка шла, потупив глазки; я все боялся за нее, что она уронит поднос на пол – так дрожали у нее руки.
– Поставь-ка на стол, – сказала бабушка, садясь на прежнее место, – да налей рюмочку!
Танечка исполнила приказание.
– А где же Саша? – спросила бабушка.
– Я здесь-с, Алена Михайловна, – сказал Саша, подходя к столу.
– Что это ты, мой милый, в угол-то забился?.. Ну-ка, попотчуй его, Таня!
Таня стыдливо поднесла Саше рюмку на подносе.
– Я, Алена Михайловна, не пью-с, – ответил Саша, глядя на бабушку.
– Полно, пей знай! Пей – это сладкое.
Саша выпил.
– Ну-ка, налей теперь Тане рюмочку!
Краснея, как малина, взяла Танечка рюмку из рук Саши и выпила только половину.
– Все, все, Таня! – сказала бабушка.
Танечка все выпила.
– А поцелуйтесь-ка!
Не знаю, кто сконфузился больше – Танечка или Саша, – когда пришлось им поцеловаться в присутствии такого многочисленного собрания… Они поцеловались очень бегло.
– Поздравляю вас, – сказала бабушка, наливая себе рюмку, – тебя, Саша, с невестой, а тебя, Таня, с женихом.
И она заключила их в свои объятия.
– Поздравьте жениха с невестой! – произнесла бабушка торжественным тоном, обводя комнату веселым взглядом.
Барышни и я стали подходить к Тане и Саше.
Фоминична, обратясь сияющим лицом своим к хору, шепнула что-то девкам, и мы не успели еще рта разинуть, чтобы поздравить невесту и жениха, как комната огласилась громкой дружной песней:
Ты взойди, взойди, солнышко!
Ты гори светлей прежнего
У Танечки в тереме,
У Ивановны в изукрашенном!
У нее ль нонче будет пир
Молодому князю Александру-свет,
Александру-свет Васильичу.
Девичья светла; за длинными столами сидят за шитьем, несмотря на праздник, бабушкины горничные девушки. Да и как не работать им в праздник? Ведь они работают на добрую, хорошую барышню: шьют они приданое Танечке. Уж гремела, гремела бабушка ключами да замками своих сундуков и немало выгрузила из тех сундуков разного добра, давно собранного и предназначенного Танечке. И посмотрите, как, заставив горничных шить, угощает их Алена Михайловна: сколько всяких сластей – пряников, орехов, маковников – поставлено на тарелочках да на блюдечках перед рукодельницами. Весело сверкают в их грубых руках иголки, и поют рукодельницы, поют, однако что-то невесело.
Стою я, облокотясь у одного из столов, и прислушиваюсь к заунывным напевам и заунывным словам песен – и что-то не верится мне, чтобы правдивы были слова этих песен. Не может быть, чтоб у Танечки,