– Тушкан, – сказал Хомяк, – не морочь людям голову. Не все читают те же книжки, что ты. И старые фильмы не все смотрят.
– Какие? – спросила она.
Тушкан тонко улыбнулся, и посмотрел на Хомяка.
Типа, цитировать и толковать тушканскую мудрость обязана свита?
Хомяк сказал:
– Да я их сам не читал. А кино смотрел, – он кивнул в сторону Тушкана, – Тушкан дал. Ну, типа чувак приезжает на войну во Вьетнам, а там полковник американского спецназа сходит с ума. Ну, и все мочат друг друга.
Тушкан засмеялся – весело и искренне, как смеются люди, никогда не делающие это со злом:
– Хомяк, за такую аннотацию Фрэнсис Коппола должен тебе стакан!
Хомяк посмотрел на Тушкана – она уловила в его взгляде непонимание – а потом перевел взгляд на нее:
– А книжка – это то, по чему сняли фильм. Старая. Только книжка не про Вьетнам, а про Африку.
Она посмотрела на Тушкана:
– Про Африку?
Тушкан кивнул – снова уже без улыбки:
– Да. Про те самые места, где мы имеем удовольствие находиться сейчас.
Где сердце тьмы, что ли? Забавно…
– И что там? В книжке?
Секунду он молча смотрел ей в глаза.
– Да в сущности, то же самое. То же самое, что и в фильме. Сначала кажется, что все относительно в норме. Относительно – но все-таки в норме. А потом понимаешь, что все сошли с ума… Но это очень старая история. Не думайте о ней.
Какое странное ощущение от этого его взгляда! Как будто у них – у нее и у этого Тушкана – общие эмоции. Как будто у них есть что-то единое, не разделяемое не «его» и «ее». Именно этого ощущения ждешь от секса…
Давно не ждешь, на самом деле…
И вдруг оно появляется – в офисе, просто от разговора, с человеком, которого она пять минут как знает.
Что-то было об этом в маминых сказках, которые та рассказывала подрастающей дочке на ночь…
«Не ври себе, красотка. Ты знаешь, когда телка впервые трахается с чуваком? В тот момент, когда впервые видит его. Или уже никогда. Но далеко не всегда в этом себе признается… Не ври себе, ври другим. Делай вид, что у тебя с ним ничего не было. А чтобы делать этот вид правдоподобно, можешь – в порядке исключения – наврать и себе. Про то, что ничего не было. Тогда ты сыграешь эту заведомо лживую роль так, что Станиславский не скажет „не верю“. А зритель, для кого ты играешь, будет думать – о, блин, да ее еще надо добиться!…»
Хочется сбросить туфли…
Ладно – пора начинать выступление. Зритель ждет!
Она прошла к бесхозному столу, и хозяйским жестом откатила задвинутое под него кресло.
Небрежно положила на стол сумочку, плюхнулась в кресло и нажала кнопочки на системнике и мониторе:
– Так почему я не могу называться своим именем?
Она сказала это, глядя на экран – пусть Тушкан не думает, что достоин ее постоянного внимания.
– Потому,