Я шел, разгоняя ногами облетевшую, уже пожелтевшую листву, и пытался осмыслить все то, что увидел и услышал сегодня.
И вот какой парадокс – мои, злободневные и обязанные терзать и мучить меня, большие и главные, подавляющие все остальное проблемы нисколько не волновали. Они отошли на второй план, а на первый выдвинулось вечное. Жизнь. Смерть. Одиночество. Справедливость.
Потом я услышал шаги. Кто-то как будто настигал меня: учащенно дыша, но никак не решаясь подойти вплотную. Изображая, что поправляю развязавшийся шнурок, присел на колено. Шаги стихли. Но их обладатель продолжал стоять за спиной.
Периферическим зрением увидел: Гардинная Девочка.
Сейчас, правда, она олицетворяла собой светлый образ «Гуляющей Девушки Шестидесятых». Ее прямые руки были опущены вниз, держали перед собой маленькую трапециевидную сумочку; плечи немного приподняты, а сама она, чуть раскачиваясь, смотрела по сторонам.
Затем наши взгляды встретились.
Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса…
Полупропела-полусказала в такт своих раскачиваний она и улыбнулась:
– Скажите, вы любите осень?
Я промолчал.
– А я люблю! Люблю за ее грусть! За ее унылость! Мне нравится, безумно нравится смотреть на ее красоту! На ее одежды, когда все вокруг становится желтым и красным. Это… это прекрасно, ведь правда?
Мне трудно было понять, какие причины могли побудить взрослого, и вроде непьяного человека дополнительно передать в прозе то, о чем секундой ранее ярко и лаконично сообщили стихи (тем более что автором последних являлся сам Пушкин), и я опять уклончиво промолчал. Хотя и предпринял попытку, чтобы раздражение, какое фигурировало сейчас во взгляде, обозначилось там наиболее цельно.
– Что такое осень? – продолжила она.
– Это небо, – хотел подсказать я, вспомнив песню группы «ДДТ», но она вновь заговорила.
– Серое и неподвижное солнце, которое изредка смотрит на нас из-за раскиданных по небу туч. Вон оно! Почерневшие стволы оголенных деревьев. Смотрите! Мертвые жухлые листья под ногами, косые дожди. И во всем этом… неизбежное приближение смерти. Вы только прислушайтесь! Слышите… ну?! Слышите, как после стольких месяцев яркой, действенной жизни ее глубокое дыхание вдруг становится поверхностным и легким? Слышите, как оно обрывается? Настает промежуток полной, вневременной тишины. Никаких усилий, никакой борьбы, никаких преодолений. Потом глубокий-глубокий, протяжный, последний вздох… Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей? Думаете, я люблю смерть?
Я не думал, что она любит смерть.
Вдобавок что-то подсказывало – процесс аргументирования далеко не закончен.
– Смерть в нас! – пропищала