Наметил, что позвоню Олегу.
Но прежде решил осуществить одно из желаний, которым, честно признаюсь, томился давно. Еще с самой первой минуты моего здесь пребывания. Подойдя к шкафу, я осторожно отворил створку и выдвинул первый ящик…
Ничего необычного… Вообще. На полках лежали майки, рубашки, трусы, носовые платки, полотенца; на вешалках висели костюмы, плащи и куртки; в серванте стояли тарелки, блюдца, рюмки, бокалы, чашки и чайники; на книжных полках пылились тетради и книги; в корзине с грязным бельем валялось грязное белье.
Шок, если так можно назвать мною почувствованное, пришел значительно позже. Когда, досыта наискавшись, я перебрался опять на диван, где начал разглядывать прихваченный из любопытства альбом с фотографиями.
С его десятой страницы на меня смотрела группка молодых людей. Одним из которых был я, второй – Алёна, а третьим… Третьим был – Хлестаков! Но не тот, взирающий на меня совсем недавно с добродушной улыбкой из своего роскошного кресла, а… другой Хлестаков. Тоже, как и все на фотографии, молодой, пока еще не имеющий на лице ничего из профессорского, и со взглядом, снова заставившим меня убедиться, что молодость – все-таки дерзновенная пора.
Впрочем, шок был вызван не этим. В лице будущего профессора не наблюдалось и тени шокирующего. Шок – был вызван другим.
Вглядевшись в эти глаза, я наконец вспомнил. Прошла какая-то вспышка. Какая-то молния словно распорола зигзагообразной стрелой темное небо, и… «по сути, докапываясь до истины, мы всегда открываем нечто известное, просто не находившееся до времени в поле нашего зрения». Это был он! Олежка Хлестаков! Приятель по институту, с которым шесть долгих лет мы…
Господи – кажется, я здорово шандарахнулся головой, раз умудрился не узнать Олега! Причем какой-то внутренний голос подсказывал, что шандарахнулся я уже после того, как принял решение (наверное, принял решение) поехать к Олегу. Другого, к кому я мог обратиться, случись какая беда, у меня просто не было.
Нет, не то чтобы мы были очень дружны. Я, например, никогда не общался с ним вне стен института; нас не связывали общие, не касающиеся будущей специальности интересы, да и в институте все контакты носили скорее профессиональный характер. Олег был человек необщительный. Он охотно мог объяснить, чем эпифора отличается от анафоры, помочь с редзаключением на какое-либо произведение, порекомендовать тот или иной заголовок. Но пригласи его после занятий что-то обмыть или просто по-дружески вспрыснуть, неизбежно следовал отказ. Олег будто чуждался нашей компании. Вечно его ждала какая-то работа, дела. Одно, другое, третье. Возможно, с нами он просто скучал: не зря все уже с первого курса называли его «профессором». А возможно, памятуя о наших шуточках, связанных с фамилией Хлестаков, стеснялся. Не знаю.
Тем не менее Олег нравился мне всегда.
Было что-то такое – то ли в его лице, то ли в характере – что действовало на меня самым положительным образом. Скажу еще раз, между