Он вышел на волю, он был встречен единомышленниками и уцелевшими друзьями как воскресший из мёртвых. Но встреча – миг, а жизнь, даже после смертного приговора, – дело долгое. Каково это: быть ввергнутым в многоголосие жизни после стольких лет однообразного, каждодневно повторяющегося строя тюремных звуков! Несгибаемый Герман включается в эту симфонию. Переводит письма Маркса и Энгельса, публикует их в журнале «Минувшие годы», под обложкой которого пытались объединиться народники и марксисты, либералы и богоискатели. Участвует в попытках создания новой общественно-политической газеты – но безуспешно. Время летит слишком быстро для человека, проведшего 21 год в одиночке. Двенадцать месяцев прошло после его выхода на свободу, а революция угасла, читатель не хочет политики, вожди партийных воинств перегрызлись… На душу Лопатина наползает усталость. Как человек, проснувшийся после долголетнего летаргического сна, по видимости ещё молодой, он начинает стремительно стареть, навёрстывая проведённые вне возраста годы.
Из письма Лопатина сестре 2 мая 1909 года:
«Телом я, конечно, здоров и силён (головокружение, печень и т. п. – чистые пустяки). Но моя неописуемая неработоспособность. Мой неодолимый страх ко всякому почину, даже в пустяках, заставляющий меня нуждаться в чужой опеке, моё вечное недовольство собою, вечное мучительное самоугрызение, не ведущее к исправлению, – всё это болезнь, и очень мучительная»[19].
В России становилось тяжко и снова веяло шлиссельбургским ветром. В 1908 году бывший пожизненный арестант получил (не без полицейских мытарств) разрешение на выезд за границу. Ещё пять лет Европы. Живя за границей, Лопатин участвовал в деятельности партии эсеров, но как-то странно. К нему относились с подчёркнутым уважением, но не слушали. Он не мог не видеть, что новые поколения революционеров руководствуются в своей деятельности не его принципами, а заветами Нечаева и наследием Дегаева. Новое издание нечаевщины-дегаевщины – дело Азефа, потрясшее партию эсеров в 1908–1909 годах, – показало со всей ясностью: революция идёт не по тому пути, о котором мечтали Лавров, Даниельсон, Любавин…
Как будто в насмешку над революционерами, Бог сотворил Евно Фишелевича Азефа (варианты: Азев, Азиев) таким же по внешности мерзким, какими были и его дела. Вот вам знак, смотрите: человек, на котором отпечатаны зло, порок и предательство. Но не увидели, не захотели увидеть. Секретный (и высокооплачиваемый) агент Департамента полиции пять лет возглавлял Боевую организацию эсеров, деяния которой мы узрим в Круге втором. Азеф организовывал убийства царских сановников, он же выдавал убийц-исполнителей начальственным конкурентам убитых. И когда змеиный клубок провокаций и измен был вытащен на свет – эсеровские вожди не поверили: явной правде не хотели верить. Партийный суд был созван, чтобы судить не Азефа, а его разоблачителя Владимира Бурцева.
В