– Но вы же знаете, как я против этого боролся! – Гулевский не сдержал раздражения. – В Думе выступал, Президенту писал. И комментарий к этому разделу давать категорически отказался. И не только к этому. Потому что изначально в кодекс закладывалась совсем другая идеология. А статью мою в «Государстве и праве», где я эту бездумную компиляцию громлю, разве не читали?
– Я-то читал, – вежливо подтвердил Машевич. – Еще сотня таких, как я, прочитала. А вот это, – он постучал пальцем по фамилии Гулевского на обложке, – для всей страны. Освещено!
Он оглядел смурного ученика, улыбнулся слабой, примирительной улыбкой.
– Не знания наши нужны этим ловким людям, Илья. А имя, дабы им прикрыться, – заключил он.
– Что вы хотите сказать? – Гулевский давно понял, что разговор затеян не просто так.
– Я уезжаю, Илья! – объявил Машевич. – В Германии осели дети. В Кельнском университете предлагают место на кафедре. Там меня, во всяком случае, услышат.
– Там услышат, – не веря своим ушам, повторил Гулевский. – А разве здесь голос корифея советской криминологии уже не нужен? Если еще и вы уедете, кто ж станет истину царям с улыбкой говорить? – пошутил он натужно.
– Будто нужна им истина!
– Но меня пока слушают! – горячо вскричал Гулевский.
– Вот это называется «слушают»? – Машевич насмешливо отодвинул кодексы. – Вот что скажу тебе на правах прежнего учителя: не пачкайся, Илья. Твое имя на Западе звучит. И от всего этого мусора пока что отделяют. Пока что! – он потряс заскорузлым пальцем. – Меня попросили передать: готовы организовать цикл лекций в крупнейших университетах Европы – на твоих условиях.
Гулевский, даже не дав договорить, энергично затряс головой.
– Нет, Герман Эдуардович, я о собственной пользе иначе сужу. Пусть из десяти моих наработок одна пройдет. Но и это что-то! Не в сторонке, на бережку, а – бороться, доказывать, переламывать ситуацию. Другого не мыслю.
– Что ж, так и думал! – Машевич сделал движение подняться.
– Вы сами учили меня не отступаться! – безысходно напомнил Гулевский. – И что ж теперь получается?
– На все есть предел, – ответствовал Машевич, потянулся к шкафу, к которому прислонил трость, – в последнее время стали отказывать ноги. – Должно быть, теперь твое время не отступаться.
Дверь распахнулась. В проеме возникла секретарша кафедры Арлетта – с безумными глазами и открытым, перекошенным ртом.
– Илья