Носов злорадно хмыкнул.
Воха покраснел и стал одного цвета со своим медно-красным чубом:
– Но, Петрович!
– Все! Разговор окончен. Кошель, разбирайся, такой ли это несчастный случай? Свободны.
Оперативники молча встали. Ножки стульев заскользили по старому щербатому паркету.
– А ты, Носов, задержись. – Хорунжий поманил Носова пальцем, но присесть не предложил.
Выходя из кабинета, Воха обернулся и увидел, как шеф достал из ящика стола два скрепленных листка бумаги:
– Это как понимать?
Носов взял листки, пробежал глазами и криво усмехнулся:
– Что? Жалобу накатали?
Хорунжий с шумом выдохнул:
– Хуже! Заявление Арсения Чуковского.
– Чукчи, что ли?
– Для тебя он Чукча, а для своего адвоката – гражданин, права которого ты нарушил.
«Ага!» – Воха ухмыльнулся и прикрыл дверь. Та предательски скрипнула. Но ни Хорунжий, ни Носов этого не заметили. А даже если и заметили, обоим было не до того.
– Да, ладно, Петрович! Сколько таких писулек было! – Носов не сдавался.
Хорунжий отъехал на кресле к аквариуму, сосредоточил внимание на рыбках.
– Много было! Знаю! Только сейчас проверки кругом! А ты мало того, что парня прессовал, еще и важную для следствия информацию проигнорировал! Дело Мостового вернули на доследование! Тебе запишут выговор! Премии не будет! Все! Свободен!
Носов, с трудом сдерживая обиду, вышел из кабинета. Однако дверь закрыл за собой аккуратно, даже вода в аквариуме не колыхнулась. Знал, что вынесенный приговор справедлив. «Так вот почему Петрович избегал смотреть в глаза! Опять оставил на бобах». Но потерянных денег все равно жалко. А Калганов, этот рыжий «коверный», скорее всего премию получит. Правда, кресло любимчика под ним, походу, пошатнулось. Любитель данио двухцветных получил дело неожиданно быстро, что бы там ни говорил Петрович про личные мотивы. – Этот факт немного улучшил настроение Носова. Можно было это дело перекурить. – Надо же, двухцветный, прям тебе наш флаг!» Насвистывая шлягер про чумачедчую весну, Носов шагнул на лестничный пролет, где курили коллеги из других отделов. «Рассказать им что ли про двухцветного?»
Тамара обложилась фотографиями. Старые пожелтевшие снимки на ее коленях подрагивали – она беззвучно плакала. Казалось, лица были всюду: на диване, на столике и на полу. С каждого снимка на нее смотрел Тимур – Тимур в детстве, Тимур с Тамарой, Тимур в кругу семьи, ее семьи. Садик, школа, пляж… Тамара закрыла глаза. Зайчик под елкой в белых колготках и шортах с помпоном. Тамара вспомнила, как мама пришивала этот хвостик на шорты перед утренником и поэтому не уложила ей косички «в корзинку». Не успела. Тамаре тогда она много чего не успевала делать