Той зимой к ним опять приезжали чукчи на оленях. Поймать кого-нибудь в аманаты перераненым людям Зыряна было не по силам, но поговорить удалось. Зимовейщики узнали, что чукчи живут в тундре промеж рек Алазеи и Колымы, что с Алазеи на Колыму на оленях три дня хода. Про русских служилых и промышленных людей они не слышали и не понимали, почему должны давать царю ясак. Да и взять-то с них было нечего – соболей в тундре нет.
– Значит, Колыма! – свесил голову Стадухин. – А сколько до нее идти морем – никто не знает. – Помолчав, встрепенулся: – Это хорошо! И когда собирается туда Зырян? – Рассеянно оглядел его людей.
– Мы из зимовья уходили – коч смолил! – Казак Ерастов-Велкой, икая, разглядывал котел с остатками выстывшей саламаты. – Должен ждать меня с мукой на устье Алазеи. Людей у нас мало, аманатов много.
– Ну и ладно! – Михей обернулся к своим казакам, внимательно слушавшим алазейских служилых. – Андрейка! Ты ранен, – обратился к Горелому. – Бери-ка Гришку Простоквашу, Семейку Дежнева, всю нашу казну и плыви с Федькой в Ленский. Зачем казенных соболишек вести на неведомую реку в другую сторону?
– Мне-то в Ленском что надо? – Дежнев побагровел и бросил на атамана пронзительный взгляд. – На правеж за кабалу? С голым задом в работники к тестю-якуту?
– Под бок к жене! – засмеялись казаки. – С Простоквашей уходил от Зыряна, с ним от нас вернешься! Вдруг воевода наградит!
– Ага! Батогами!.. – Семен заводил выстывшими глазами и резко вскрикнул: – Нет! Пока не добуду богатства – на Лену не вернусь!
– Какой от тебя прок? Кашу варить, так не из чего, – съязвил Стадухин.
– Не поеду! – резче вскрикнул Семейка. – Лучше здесь останусь. Сгожусь при малолюдстве.
– Сгодится! – согласился Ерастов со сдержанной радостью. – На Алазее каждому промышленному рады… Заодно и я с вами туда уплыву, покажу короткий путь протокой.
– И то правда! – согласился Михей и обернулся к Дежневу: – Ты с Митькой служил, как-то ладил с ним, не то, что я.
– Да с ним служить легче, чем с тобой! – успокаиваясь, огрызнулся Семейка.
Пособный ветер отогнал льды от устья Индигирки. Дорожа каждым часом, оба коча стали готовиться к морскому плаванию. Стадухин скрипел пером, отписывая челобитную ленским воеводам. Закончив, перечитал вслух, при свидетелях и очевидцах опечатал казенные меха. Горелый потребовал Чуну, чтобы отвезти воеводам, Михей отказался выдать аманата, заявив, что тот нужен ему как толмач.
Алазейский казак Ерастов загрузил на стадухинский коч мешки с мукой, привязал к корме стружок, на котором собирался возвращаться. Одиннадцать казаков, Пантелей Пенда и Чуна взошли на борт, шестами и веслами вытолкали судно на глубину.