Экипаж стоял под парами. Густой жирный дым стелился из высоченной трубы, мазал собачьим хвостом фасад вокзала. На козлах важный механик протирал бархатной тряпицей рулевое колесо. Позади пыхтящего механизма замерли шестеро конных казаков с пиками, упертыми в стремя. Один из эскорта, бравый детина с закрученными усищами, устрашающе торчащими до козырька, и выбивающимся из-под фуражки громаднейшим чубом, старался унять пляшущего под ним горячего жеребца, и слышалось сипатое: «Балуй, холера».
Если граф и удивился экипажу и охране, то внешне ничем удивления не выказал. А потрясенный Нил потянул Еропку за рукав:
– Дядя, а дядя! Сам царь-государь прислал экипаж, да?
– Да. Тихо ты!
– Дядя, а граф Николай Николаевич, выходит, такой важный барин? Самый-самый важный?
– А то. Нет, ну не самый-самый, а… просто самый.
– То-то и гляжу: он как будто ждал, что сам царь за ним таратайку пришлет…
– Сам ты таратайка! Барин – он умный. Не как я, но все-таки. Враз понял, чьи люди встречают. По тону. А теперь – замолкни!
– Прошу сюда, граф, – не слишком проворно, как и подобает слуге высочайшей персоны, вынужденному угождать персоне рангом пониже, распахнул дверцу экипажа флигель-адъютант. – Государь в Петергофе. Мне приказано оказывать вам в пути всяческое содействие.
– Ну, раз всяческое содействие, – усмехнулся Лопухин, – тогда поехали через Невский. Эй, механик, притормози у «Англетера». Нил, полезай на запятки, прими чемоданы. Еропка! Снимешь мне в «Англетере» нумер о трех комнатах с видом на Исаакий. К обеду не жди, а ужин чтоб был. Если есть свежие устрицы – закажи. Из гостиницы ни шагу. Да, сегодня же пошлешь коридорного в книжную лавку Крафта, что на Фонтанке.
– Зачем, барин? – В глазах Еропки мелькнул ужас.
– Пусть купит «Одиссею». Ты, кажется, вообразил, что хитрее меня? Думаешь, не уложил книгу в багаж, так и ладно, забудется со временем? Нет, дружок. И никаких отговорок. Имей в виду: я очень сильно рассержусь, если ты не достанешь «Одиссею». Очень сильно. Запомни, труд создал человека.
– Это вас он создал, барин, а меня он убьет. Что тогда?
– Отпоем и закопаем. Эй, любезнейший, трогай!..
Коптя фасады, паровой экипаж описал полукруг и вывернул на Невский. На Аничковом мосту не в меру ретивый городовой поднес было к губам свисток, но, разглядев казаков охраны, задумался, а узрев императорский вензель, выкатил грудь колесом и отдал честь. Распоряжение санкт-петербургского градоначальника о недопущении паровых экипажей на Невский, Литейный и Дворцовую набережную вне всяких сомнений не могло распространяться на императорский экипаж.
Нил ничуть не жалел, что оказался не внутри роскошного экипажа и даже не в отделении для слуг рядом с важным Прохором, а на запятках