Вспомнились прочитанные когда-то стихи:
О сердце, честен был всегда твой труд.
В морских скитаньях годы зря идут…
Но не было сознания, что годы прожиты зря, и не было связанной с ним надежды. Жизнь просто отвергла его.
«Розалинда, Розалинда!» Он нежно выдохнул эти слова в полумрак, и теперь комната полнилась ею; соленый ветер с моря увлажнил его волосы, краешек луны обжег небо, и занавески стали мутные, призрачные. Он уснул.
Проснулся он не скоро. Стояла глубокая тишина. Одеяло сползло у него с плеч, кожа была влажная и холодная на ощупь.
Потом шагах в десяти от себя он уловил напряженный шепот.
Он застыл в кресле.
– И чтобы ни звука! – говорил Алек. – Джилл, поняла?
– Да. – Чуть слышное, испуганное. Они были в ванной.
Потом слуха его достигли другие звуки, погромче, из коридора.
Неясные голоса нескольких мужчин и негромкий стук в дверь. Эмори сбросил одеяло и подошел к двери в ванную.
– Боже мой! – расслышал он голос девушки. – Придется тебе впустить их!
– Шш.
Тут начался упорный настойчивый стук в дверь, ведущую к Эмори из коридора, и одновременно из ванной появился Алек, а за ним – пунцовогубая девица. Оба были в пижамах.
– Эмори! – тревожным шепотом.
– Что там случилось?
– Гостиничные детективы. Господи, Эмори, это проверка.
– Так их, наверно, надо впустить?
– Ты не понимаешь. Они могут подвести меня под закон Манна.
Девушка едва передвигала ноги – сейчас она казалась худой и жалкой.
Эмори стал быстро соображать.
– Ты пошуми и впусти их к себе, – предложил он неуверенно, – а я выпущу ее в эту дверь.
– У твоей двери они тоже сторожат.
– Назовись другим именем.
– Не выйдет. Я зарегистрировался под своей фамилией, да и по номеру машины узнают.
– Скажи, что она твоя жена.
– Джилл говорит, один из здешних детективов ее знает.
Девушка тем временем повалилась на кровать и, глотая слезы, прислушивалась. В дверь уже не стучали, а дубасили, потом раздался мужской голос, сердитый и повелительный:
– Откройте, не то взломаем дверь!
В молчании, последовавшем за этим возгласом, Эмори почувствовал, что в комнате, кроме людей, есть и другое… над скорчившейся на кровати фигурой нависла пелена, прозрачная, как лунный луч, отдающая выдохшимся слабым вином, но страшная, грозящая опутать их всех троих… а у окна, полускрытое колышущимися занавесками, стояло еще что-то, безликое и неразличимое, но странно знакомое… Две проблемы, одинаково важные, одновременно встали перед Эмори; все, что произошло затем в его сознании, заняло по часам не больше десяти секунд.
Первым озарением была мысль о том, что всякое самопожертвование – чистая абстракция, он понял, что ходячие