– Да, но позволять воображению играть в запретные игры, разве это не отсутствие силы воли? – возразил Эмори.
– Милый мой мальчик, вот тут-то вы ошибаетесь. К силе воли это не имеет никакого отношения. И вообще это только лишние, ничего не значащие слова. Чего вам недостает – это здравомыслия, умения понять, что воображение подведет вас, дай ему только волю.
– Черт побери! – удивленно воскликнул Эмори. – Вот этого я не ожидал.
Клара не злорадствовала. Она сразу заговорила о другом. Но он задумался над ее словами и пришел к выводу, что она отчасти права. Он чувствовал себя как фабрикант, который обвинил служащего в нечестности, а затем обнаружил, что это его родной сын из недели в неделю подделывал записи в книгах. Его бедная, оклеветанная сила воли, которую он так упорно отрицал для обольщения себя и своих друзей, стояла перед ним, омытая от грехов, а здравомыслие под конвоем шагало в тюрьму, и рядом, насмешливо приплясывая, бежал неуемный бесенок – воображение. Клара была единственным человеком, с которым он советовался, самолично не диктуя ответа, – Клара да еще, может быть, монсеньор Дарси.
Как он любил проводить время с Кларой! Ходить с ней за покупками было поистине мечтой эпикурейца. В магазинах, где ее знали, о ней перешептывались как о «красавице миссис Пейдж».
– Помяните мое слово, она-то недолго останется одинокой вдовой.
– А ты помалкивай, она и без твоего мнения обойдется.
– Надо же, какая красавица!
(Входит старший приказчик. Продавщицы умолкают, а он с улыбочками устремляется к покупательнице.)
– Она, говорят, из высшего общества?
– Да, только теперь, я слышала, с деньгами у нее плохо.
– Ох, девушки, но до чего же хороша!
А Клара всех одинаково дарила своей лаской. Эмори подозревал, что в магазинах ей делают скидку, когда с ее ведома, а когда и нет. Он видел, что она отлично одевается, что в доме у нее все высшего качества и что обслуживает ее всякий раз старший приказчик, а то и хозяин магазина.
По воскресеньям они ходили иногда вместе в церковь, – он шел рядом с ней и упивался тем, как капельки влажного воздуха оседают на ее щеках. Она была очень набожна, с самого детства, и одному Богу известно, на какие высоты она возносилась и какую силу там черпала, когда стояла на коленях, склонив золотые волосы, озаренные светом витражей.
– Святая Цецилия! – вырвалось у него однажды, и многие оглянулись на него, священник запнулся посреди проповеди, а Клара и Эмори залились краской.
Это было их последнее воскресенье, потому что в тот вечер он сам все испортил. Просто не удержался.
Они шли, окутанные мартовскими сумерками, теплыми, как в июне, и счастье молодости так переполняло его душу, что