В детстве я всегда говорила, что Сэм мой, и с тех пор мало что изменилось. Я стала просить братика или сестренку, как только говорить научилась, даже имя ему сама выбирала. Увидев сверточек с такими же, как у меня, глазами, я сразу превратилась в маленькую маму-медведицу, готовую защищать детеныша до последнего.
«Мы всегда будем вместе», – шептала я, засиживаясь допоздна у его постели. Изучала кардиограммы, похищенные из кабинета врача, пыталась расколоть код его ДНК, пыталась понять, почему у одного из двух детей с тем же набором генов сердце здоровое, а у другого нет. Обещала ему, что не успокоюсь, пока он не выздоровеет, что мы никогда не расстанемся. И вот теперь я нарушаю свое слово. Бросаю его.
Меня пронизывает холод при мысли, что будет с ним без меня. Сейчас Сэм стабилен, но как знать, что еще выкинет непредсказуемый порок его сердца. Рано или поздно организм перестанет реагировать на лекарства, которые Сэм пьет теперь, и придется снова ехать в больницу, и проходить обследование, и подбирать новые средства…
На платформе Сэм хватает меня за руку.
– Эй! Ты же сама говорила, что паника ничего не решает. – Легкость, с которой он читает мои мысли, заставляет меня улыбнуться. – В ближайшие дни тебе будет о чем подумать и без меня.
– Ничего не могу поделать. – Толстовка висит на нем, как на вешалке. Как ни навязывай ему свой паек, сегодня он всегда выглядит еще более худым, чем вчера.
Сэм пихает меня локтем, кивая на охранника. Томпсон отвечает на какой-то папин вопрос, но это не мешает ему прислушиваться к нашему разговору.
Я понимаю, что брат имеет в виду. Нас всех предупреждали, что уклонение от призыва – верный способ оказаться в тюрьме. Нельзя, чтобы меня подозревали в непослушании, хотя оно так и бродит во мне.
Подходит поезд, до странности пустой в послешкольный час пик. Мы с Сэмом собираемся, как обычно, войти в третий вагон, но Томпсон нас останавливает.
– Для пущей безопасности сядем в первый.
– Почему? – спрашиваю я. – Тут тоже свободно.
– Не важно. – Губы Томпсона сжимаются в твердую линию. – Ты теперь всемирное достояние, и мы должны исключить даже самый незначительный риск.
Мы с Сэмом обмениваемся недоверчивым взглядом. Всемирное достояние?
Втискиваемся впятером в кондукторское купе. От Томпсона пахнет недавним ланчем. Я отворачиваюсь к окну, тоскуя по временам, когда у нас была собственная машина. Автомобили в большинстве стран после катастрофических изменений климата запретили, да поздно: выхлопные газы уже сделали свое дело.
Может быть, я вижу свой родной город в последний раз, только это уже не мой город. Это самозванец, который прикидывается Лос-Анджелесом.
Всюду, от Бербанка до Глендейла, стало еще больше бездомных. Семьи толпятся в грязи, ютятся под рухнувшими линиями электропередачи, просят подаяния у прохожих. Мне хочется зажмуриться, но я, как и каждый день, принуждаю себя смотреть.
За поворотом начинаются