Четыре часа утра, хоть весна и перевалила за половину, но еще темно. Алексу не спалось. Отчаявшись побороть бессонницу, он вышел на улицу покурить. Курил расхаживая у крыльца, жадно глотал дым дешевых крепких сигарет. Заполнив им легкие, выгонял наружу через широко раздувающиеся ноздри некрупного с чуть заметной горбинкой носа. Изредка меланхолично сплевывал под ноги. Вдали, за высоким, опутанным «колючкой» забором, шумел густой белорусский лес. На верхушках деревьев медленно угасала луна.
Утренняя прохлада убила последнюю надежду уснуть. Алекс бросил окурок в проржавевшую урну и вернулся в общагу. На вахте потрепался с дежурным, ловя себя на мысли, что всё больше «окает» на местный манер. Когда трёп надоел, ушел в комнату и до половины седьмого провалялся на кровати, пытаясь ни о чем не думать. Потом умылся, оделся и собирался уже идти на общее построение, но тут по личному устройству связи – портативному коммуникатору – сообщили, что через десять минут капитана Сохранова ждет в своем кабинете командир эскадрильи полковник Звягинцев.
Звягинцев Николай Степанович – военный по призванию. Волевой и решительный, порой он бывал беспощадным и жестким, можно даже сказать, жестоким по отношению к подчиненным. Но то была не бессмысленная агрессия начальника-самодура. Жестокость Звягинцева не раз спасала людей из неразрешимых, на первый взгляд, ситуаций. Он пользовался непререкаемым авторитетом не только у подчиненных, но и у вышестоящего начальства, к нему прислушивались, с ним советовались, и, как правило, он оказывался прав.
В крохотном кабинетике комэска, как обычно, царил разгул беспорядка: по краям стола и на полу толстенные папки с бумагами, в центре стола – карта, исчерканная разноцветными карандашами. За столом над картой склонился сам Звягинцев.
– Товарищ полковник, капитан…
– Присаживайся, – перебил полковник, надписывая что-то в углу карты.
Отставив церемонии, Алекс сел на неизменный скрипучий стул, который после взбучки один незадачливый лейтенант в шутку прозвал электрическим. Звягинцев щелчком вогнал карандаш в металлическую трубку-пеннал и из-под сросшихся бровей зыркнул на капитана оценивающе. Прокуренным баритоном прохрипел:
– Что это ты затемно у общаги шатался? Нервишки шалят, совесть мучает или удумал чего? Смотри, Сохранов, не будешь спать ночами, отстраню от полетов к такой-то матери, посажу «на хозяйство»! Как раз завхоза нет, будешь у меня картошку считать.
Алекс