Собрание сочинений в 3-х томах. Том 1. Мирра Александровна Лохвицкая

молодости, уже давно замужем, – муж ее был один из московских французов по фамилии Жибер, – что она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает лежа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив. Болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью, – все, очевидно, родовые черты, столь блестяще развившиеся у ее сестры, Н.А. Тэффи. Такой, по крайней мере, знал ее я, а я знал ее довольно долго, посещал ее дом нередко, был с ней в приятельстве, – мы даже называли друг друга уменьшительными именами, хотя всегда как будто иронически, с шутками друг над другом.

      – Миррочка, дорогая, опять лежите?

      – Опять.

      – А где ваша лира. Тирс, тимпан?

      Она заливалась смехом:

      – Лира где-то там. Не знаю, а тирс и тимпан куда-то затащили дети…»[22]

      Надо сказать, что это называние друг друга уменьшительными именами для Лохвицкой – случай совершенно исключительный, свидетельствующий о большом дружеском доверии. В ее переписке нет ни одного адресата, к которому она бы обратилась не по имени-отчеству. Бунин, рассказывая об этом немного небрежно и как будто вскользь, похоже, тоже многого недоговаривает. Уже одно то, что Бунин-мемуарист с теплотой отзывается об авторе своего поколения и декадентской направленности, – случай совершенно исключительный. Во-вторых, тот портрет Лохвицкой, который он запечатлел в записях, поразительно напоминает его любимых героинь.

      «И все в ней было прелестно – звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая, легкая шутливость… Она и правда, была тогда совсем молоденькая и очень хорошенькая. Особенно прекрасен был цвет ее лица, – матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока. На ней было что-то нарядное, из серого меха, шляпка тоже меховая. И все это было в снегу, в крупных белых хлопьях, которые валили, свежо тая на ее щеках, на губах, на ресницах…»[23] – это о Лохвицкой. «Вдруг раздался звонок и быстро вошла она. На ней был серый костюм, серая беличья шапочка, в руках она держала блестящие коньки, и все в комнате сразу радостно наполнилось ее морозной молодой свежестью, красотой раскрасневшегося от мороза и движения лица»[24], – это о Лике в «Жизни Арсеньева». Нетрудно увидеть, что это два портрета, списанные с одного оригинала.

      «Я русское летописное, русские сказания так люблю, что до тех пор перечитываю то, что особенно нравится, пока наизусть не заучу, – говорит безымянная героиня бунинского «Чистого понедельника». – “Был в русской земле город, названием Муром, в нем же самодержствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном”…»[25] Здесь обыгрывается древнерусская «Повесть о Петре и Февронии Муромских». Однако возлюбленной змея является не Феврония, а невестка Петра, жена его брата, князя Павла, которая в «Повести» упоминается лишь вскользь. Если не сверяться с