В этом рассказе отображена строгость семейной атмосферы, в которой выросла Лохвицкая: одну ее на улицу долго не отпускали, отчего она и впоследствии плохо ориентировалась в городе и, прожив в Москве с мужем четыре года, знала всего лишь несколько главных улиц. Однако ее знакомство с Немировичем-Данченко на самом деле началось иначе. Не Лохвицкая была инициатором общения, а сам Немирович. Он составлял антологию поэзии «Русская муза», а она уже успела приобрести некоторую известность. В свои 14 лет Лохвицкая училась в московском институте и гулять по Петербургу не могла. Впечатления же от гимназической формы – с фотокарточки, которую Лохвицкая прислала для антологии.
Важными представляются сведения о том, что через посредство Немировича поэтесса познакомилась с Владимиром Соловьевым. Важны они потому, что в поэзии Лохвицкой определенно есть точки пересечения с творчеством Соловьева и именно от него она могла воспринять свою «мистику любви», некоторые неоплатонические идеи. Если верить Немировичу-Данченко, в Соловьеве поэтесса увидела раздвоенность, которая впоследствии будет близка ей самой:
– Знаете, в нем и ангел, нет не то: и пророк, и демон.
– Вот тебе и на!
– В самом деле. Верхняя половина лица – апостол, аскет, прямо его в Фиваиду. А нижняя – особенно рот – сатана…
По рассказу можно предположить, что Лохвицкая была влюблена в Немировича-Данченко, – в его устах это выглядит как наивная влюбленность ребенка, однако учитывая, что на самом деле ей было не четырнадцать – пятнадцать, а девятнцадцать – двадцать лет, понятно, что он что-то недоговаривает, но почему – неизвестно.
«– Вы не знаете, как мне досталось за вас!
– За меня?
– Да… Даже рассказать не могу.
– От кого?
– От мамы!
Помолчала с минуту.
– Я, может быть, скоро выйду замуж.
– Вы любите?
– Нет… А впрочем, не знаю. Он хороший… Да. Разумеется, люблю. Это у нас, у девушек, порог, через который надо переступить. Иначе не войти в жизнь»[13].
Со своим будущим мужем, Евгением Эрнестовичем Жибером, сыном известного архитектора Эрнеста Ивановича Жибера, обрусевшего француза, Лохвицкая познакомилась на даче, в Ораниенбаумской колонии. Замужество определило всю будущую судьбу поэтессы, однако мы очень мало знаем об истинных ее отношениях с мужем, не знаем, был этот брак заключен по любви. Немирович-Данченко, похоже, свидетельствует, что для Мирры замужество было вынужденным шагом, чтобы освободиться от домашнего гнета. Однако по стихам самой поэтессы вырисовывается иная картина, хотя, возможно, в них она выдавала желаемое за действительное. Однако внешне Евгений Эрнестович Жибер вполне подходил на роль «черноокого красавца» ранних произведений Лохвицкой. В стихах явственно слышатся отголоски