– Только если ты сменишь обстановку.
Джим не просто шутил, а откровенно врал. Он пришел бы по зову Хелен, даже если бы идти пришлось босиком по битому стеклу.
– И Челси пусть приходит, – продолжала она. – Было бы здорово после стольких месяцев познакомиться с ней.
– Челси не придет, Хелен, – пробормотал я.
– Ну, да. Я знаю, вы общаетесь. Понимаю, у вас были особые отношения, но то, что вы разошлись, не значит, что она не…
– Ты же знаешь, она…
Я замолчал на полуслове. В голове родилась неприятная мысль: может, я действительно им не сказал?
– Сынок, – вполголоса промолвил Джим, – может, оставишь нас на минутку?
Я бы с радостью оставил их на всю жизнь. Поэтому вернулся обратно в палату, глядя на труп матери и слепого, парализованного отца, слыша, как тот забивает информационный поток соответствующими случаю банальностями. Пусть играют, завершат свою, так называемую связь, как сочтут нужным. Может, они хоть раз в жизни заставят себя быть честными друг с другом; хотя бы там, в ином мире, где все прочее – иллюзия. Может быть…
Смотреть на это мне в любом случае не хотелось. Но пришлось исполнить кое-какие формальности. Я последний раз сыграл роль в семейном спектакле и причастился привычной лжи. Мы пришли к согласию, что восход Хелен на Небеса по сути ничего не меняет, а потому никто не отклонялся от сценария и не пытался открыть другим правду. В конце концов, напомнив себе сказать «до свиданья» вместо «прощай», мы распрощались с мамой. Я даже подавил рвотный рефлекс и обнял ее.
Когда мы вынырнули из темноты, в руке у Джима был ингалятор. Мы еще не миновали вестибюль, я вяло надеялся, что он сейчас швырнет пшикалку в мусорник, но отец поднес руку ко рту и вкатил себе дозу вазопрессина, чтобы избежать искушения.
Верность в баллончике!
– Он тебе больше не нужен, – сказал я.
– Пожалуй, – согласился отец.
– К тому же это все равно не сработает. Нельзя сконцентрироваться на том, кого нет рядом, сколько бы гормонов ты ни вынюхал. Просто…
Джим промолчал. Мы прошли мимо охранников, высматривавших реалистов-инфильтраторов.
– Ее больше нет, – выпалил я. – Ей все равно, даже если ты найдешь себе кого-то. Она даже будет счастлива.
Хелен сможет делать вид, что баланс восстановлен.
– Она моя жена, – ответил Джим.
– Эти слова потеряли смысл. Да и никогда его не имели.
Отец слабо улыбнулся.
– Мы говорим о моей жизни, сынок. Меня она устраивает.
– Папа…
– Я не виню ее, – проговорил он. – И ты не вини.
Ему легко говорить. Легко даже принять боль, которую она причиняла ему все эти годы. Жизнерадостная маска не заслоняла бесконечных желчных упреков, которые отец сносил, сколько я себя помню. Думаешь, это легко, когда ты исчезаешь на целые месяцы? Легко гадать, с кем ты, где и жив ли вообще? Думаешь, легко растить одной такого ребенка?
Она