В итоге мать одобрила небольшую квартиру-студию на окраине, где единственной достопримечательностью был убогий, как когда-то выразилась Кира, ночной клуб «Новесенто».
Я знал, что Кира достойна большего. Знал, что она захочет большего. Но ничего не мог поделать. Только утешать себя столь любимой у бедняков поговоркой: «С милым рай в шалаше»!
Девятого февраля, в день приезда Киры, я как обычно ждал ее на автобусной остановке перед университетом. Нервно сжимая во вспотевшей ладони брелок с ключами от нашего будущего, я судорожно перебирал в уме слова, точно струны гитары, в поиске подходящих к этому моменту.
Через семь автобусов ожидания Кира выпорхнула из маршрутки, вперив в меня недовольный взгляд. «Цветы. Надо было купить цветы», – вихрем пронеслось в моей голове, отчего я стушевался и спрятал брелок в карман пуховика. Но через пару секунд холодные серые глаза Киры оттаяли, и теперь, как мне показалось, в них заплескалась нежность.
– Что ты здесь делаешь? – без всякого приветствия, будто мы и не расставались на такой долгий срок, спросила меня Кира. – Занятия уже начались.
– Тебя жду, – коротко ответил я и попытался ее обнять, но она отстранилась.
– Слушай, мне очень неприятно начинать этот разговор, – со вздохом произнесла Кира.
Я почувствовал, как сковывает холодом сердце, как ее слова превращаются в острый нож для колки льда.
– Через две недели я выхожу замуж. Больше нет смысла откладывать – я беременна.
Мой взгляд скользнул по ее правой руке, выхватив узкую полоску золота, украшенную россыпью камней. Дыхание внезапно перехватило: невидимой удавкой помолвочное кольцо душило мои надежды на счастье. Жадно глотая морозный воздух, я молча стоял посреди автобусной остановки, словно декабрист на эшафоте, приговоренный к повешению за то, что осмелился мечтать.
Кира назвала имя жениха (то ли Саша, то ли Паша) и принялась оживленно рассказывать, какой он замечательный. Я слышал, как на ветру шелестят объявления, наспех приклеенные к фонарному столбу, как хрустит под ногами случайных прохожих сахарная корочка льда, как падают, оттанцевав свое, снежинки, но не мог разобрать слов Киры.
Перед глазами замелькали красные мошки, и на один безумный миг мне показалось, будто на снег, напоминающий пушистое белое конфетти, капля за каплей истекает мое кровоточащее сердце.
Когда Кира только вышла из маршрутки, она казалась мне другой. Теперь же маска была сброшена, и я осознал, что за недовольством в ее взгляде скрывалось раздражение из-за невозможности отсрочить разговор, а за нежностью – сочувствие.
Я был жалок и смешон. Я был уязвлен и раздавлен.
Отстегнув от ключей брелок, выполненный в форме сердца, я швырнул его в урну (что было весьма символично), кисло